<<
>>

ПРИЛОЖЕНИЕ К ЛЕКЦИИ: РОССИЙСКАЯ ДРАМА "ЭКОНОМИЗАЦИИ ПРОИЗВОДСТВА

В последние годы самой модной проблемы в обществе яв-ляется обсуждение приоритетов экономического развития страны. Однако в действительности определение приоритетов экономического развития – особая и самостоятельная теоретико-методологическая проблема, тем более что любое исследование – это своего рода авторская концепция понимания субординации экономических приоритетов.

В методологическом аспекте очевидно, что статус «экономического приоритета» предполагает, что соответствующий «приоритетный» экономический процесс должен характеризоваться тремя базовыми параметрами - он должен быть «систем-ным», «циклическим» и «монетарным».

В противном случае выдвигаемый в качестве «приоритетного» процесс окажется таковым только в фантазии его автора.

Формационный подход (рассматривающий общественную систему как единство «экономики», «политики» и «идеологии») означает, что экономический приоритет должен иметь свое «отражение» в политической и идеологической сферах. При отсутствии «политического» и «идеологического» продолжения экономический приоритет приобретает локальную значимость, а механизм его реализации становится деформированным.

Объективная логика развития рыночно-зрелых экономических систем показывает, что глобальным мировым процессом становится формирование «смешанной экономики», оптимально сочетающей частную (рыночную) и общественную (нерыночную) формы организации общественного производства.

Формирование смешанной экономики превращается в экономический приоритет и для российской хозяйственной системы. Российская специфика при этом состоит в том, что мы – в силу известных исторических обстоятельств – движемся к частному сектору, отталкиваясь от общественного, тогда как западные экономики, напротив, - приближаются к общественному сектору, отталкиваясь от частного.
Приоритетность смешанной экономики означает, что отныне невозможно понять сущность ни одного макро- или микроэкономического процесса, не поместив его в параметры смешанной системы.

Политическим выражением приоритета смешанной экономики становится изменение роли государства в российской экономике. То обстоятельство, что российская экономика мучительно долго выходит из под пресса административного диктата экономики, накладывает отпечаток буквально на все стороны трансформационного периода. В настоящее время внимание отечественных экономистов поглощено становлением собственно рыночных институтов. Тем самым подлинная проблема, вытекающая из административного прошлого экономики страны, остается в тени; такой проблемой является рыночные преобразования административных институтов. Другими словами, политическим выражением экономического приоритета можно считать изучение того, какие требования предъявляет рынок к государству (к институтам государства), тогда как чаще сурово всматриваются в экономику, находя все новые и новые сферы участия государства в экономике. Однако до тех пор, пока в российской политической системе административные институты не подвергнутся рыночным преобразованиям, до тех пор административно деформиро-ванными будут оставаться и российский рынок, и российская форма смешанной экономики.

Идеологическим выражением приоритета смешанной экономики становится усиление теоретического (= политико-экономического!) подхода в экономических исследованиях, поскольку только «формационный» подход способен предложить соответствующую систему научных абстракций.

* * *

Сфера созидания материальных и духовных ценностей может существовать только в двух социальных состояниях. В науке, взявшей на себя труд специального изучения двух альтернативных состояний социального бытия созидательной сферы, эти способы принято обозначать как «производство» и «экономика». И хотя каждый способ социального бытия хозяйственной сферы можно градуировать и далее - на составляющие его более частные состояния, для построения теории общественного хозяйствования вполне достаточно открытия отмеченного дихотомического (если угодно, - диалектического) строения хозяйствования.

Соответственно, и участники названной науки делятся – независимо от того, в какие академические тоги они рядятся, - на «производственников» и «экономистов». И так же, как альтернативность «производства» и «экономики» порождает сложные коллизии в хозяйственной сфере, точно так же и альтернативность производственного и экономического подходов к трактовке хозяйственных процессов порождает сложные отношения между «производственниками» и «экономистами».

Всю мировую экономическую историю можно свести к двум ступеням – ступени «производства» и (вытесняющей ее, приходящей ей на смену) ступени «экономики». Сегодня, да и в обозримом будущем, названные этапы исчерпывают (как бы специалистам ни хотелось усложнить этот процесс) весь диапазон экономической истории человечества, охватывая его исходный и конечный пункты.

И с тех пор, как обозначились эти два пункта мировой экономической истории, социальное содержание прогресса созидательного потенциала общества состоит только в одном - В ПЕРЕХОДЕ ОТ «ПРОИЗВОДСТВА» К «ЭКОНОМИКЕ».

Экономическая пьеса человечества, разыгрываемая всеми народами в разных частях света, по сюжету одинакова, – она показывает превосходство сил НОВОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СФЕРЫ СОЗИДАНИЯ («экономики») над силами СТАРОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СФЕРЫ СОЗИДАНИЯ («производст-ва»).

Одинаковость содержания пьесы не мешает ее национально-жанровому разнообразию. В одних странах (их, увы, немного) этот процесс начался давно и зашел далеко, - эти страны быстро сыграли пьесу и уже давно сидят в зале, посещают буфет и посматривают на сцену, на которой «запаздавшие» страны-актеры вновь и вновь разыгрывают уже знакомые сидящим в зале акты экономической пьесы. В других странах этот переход начался позже и потребовал значительных жертв, - здесь случались настоящие драмы.

Но есть и такие страны, где этой пьесе, как видно, не будет конца: она будет ставиться снова и снова, все более перарастая в трагикомедию – трагедию для народа, комедию – для элиты.

Среди этих стран, к великому прискорбию, находится и Россия – жертва всего самого человеконенавистинического за все века существования человечества, но прежде всего – жертва отечественных коммунистов, не имеющих, разумеется, ничего общего с марксистами.

* * *

Мы все объединены возможностями экономики страны, которая даёт всё меньше, а это "меньшее" ещё и делится-то несправедливо. Об этом хочется дискутировать - всем и постоянно. Однако сделать это не просто, и вот почему.

Историки обнаружили, что у человечества есть три "вечные" темы для разговоров: страстная любовь, плохая молодёжь и состояние экономики. К сожалению, приходится заниматься экономикой.

С тех пор, как появилась экономика (а "Экономика" - капризная дочь "Производства"), люди только и думают, как бы её сделать эффективнее. А что значит "эффективнее"? Это значит - продукции должно становиться больше, а затрат на её производство - меньше.

Об этом думали в Древней Греции и в Древнем Риме, об этом думали все последующие века, об этом думают и сегодня.

Каков же результат этих раздумий, изложенных в тысячах книг и сотнях диссертациях? Если сказать откровенно, - результат слабоватый. Не потому, что экономисты - недалёкие люди, а потому что экономика - таинственна, непредсказуема, динамична. Мы еще очень многого не знаем об экономике, нам известна только часть тех процессов и зависимостей, из которых "соткано" социальное пространство экономики. На что уж американские экономисты - доки в рыночной экономике, там - сплошные "нобелевцы", а вот, поди ж, - проморгали все экономические кризисы, которые случались в экономике на протяжении XX века (начиная с "Великой депрессии"). Что уж тогда спрашивать с отечественных экономистов, которые и сами-то недавно узнали о "встроенных регуляторах рыночной экономики" и научились смело произносить слово "монетаризм"? Более того, те же американские экономисты так же искренне начнут живопи-сать такие "ужастики" о состоянии американской экономики, что захочется их доллар поддержать нашим рублём.

Так что сумбурный накал страстей вокруг экономики давно уже пора сменить на профессиональные размышления.

Тем более что разговор об экономике - всегда (а, тем более, сегодня) "взрывоопасен", поскольку вызывает сильные эмоции. Однако при их преобладании можно заранее предсказать бессмысленность любой дискуссии.

Сегодня важно осознать, что "экономика" - сложнее "производства". Для разговора о производстве достаточно здравого смысла, математических расчетов, знания технологии производственных процессов. Экономика же - это нечто иное: здесь приоритет за теми факторами и институтами, которые лежат за границами производства. Назовём некоторые - экономическое поведение домохозяйств (прежде всего - судьба личных сбережений населения), предпринимательская активность частного бизнеса, уровень конкуренции, размеры денежной массы, степень инфляции, динамика рынка ценных бумаг (+ рынка ссудного процента + рынка денег), изменение объёмов совокупного спроса и совокупного предложения, макроэкономическая цикличность, внешнеэкономические факторы (прежде всего - валютный курс национальной денежной единицы). И это - то, что лежит на поверхности экономики, - а ведь есть еще более глубокие вещи. Поэтому при размышлениях о состоянии экономики страны пора уже учиты-вать то, что раньше не учитывалось, поскольку в нашей стране просто отсутствовало.

С приходом рыночной экономики, пусть и деформированной, должна меняться методика оценки экономических явлений. Приведём два примера.

1). Часто приходится слышать - раньше страна производила больше, а сегодня во много раз меньше. Тот, кто привык к проблемам не экономики, а производства, сразу скорбит и начинает думать - как же сделать так, чтобы снова производить много? А вот другой, думающий "экономически", прежде всего спросит: страна производила "много" - чего? Чего "много"? По некоторым оценкам, до 80% ВВП СССР составляла продукция оборонного комплекса. Но военная продукция имеет специфическую сферу "потребления", которая называется "война". Не дай бог никому такого "потребления". Мало нам было всего, так нас снова готовили к войне?

Поскольку создавалась именно военная продукция, то и получалось, что утром все шли на работу, работали целый день, и, тем не менее, вечером в магазинах ничего не было, - страну душил тотальный дефицит.

Так следует ли нам вновь производить этого "многого"?

Оставшаяся часть ВВП была представлена тем, что так и называлось - "ширпотреб". Так скорбеть ли по поводу сокращения некачественной или ненужной продукции? Если бы не пришла конкуренция, мы бы до сих пор давились бы в очередях за "ширпотребом". Поэтому, когда говорят, - а раньше было много всего, спросите прямо: "много всего - чего"?

Между прочим, - старшие коллеги хорошо знают, что с 60-х годов в нашей экономике только и ставили задачу повышения качества продукции, об этом были написаны сотни книг и защищены сотни диссертаций, даже разработано что-то под страшным названием "КСУКП" ("комплексная система управления качеством продукции"), а сделать всё равно ничего не удалось. Почему? Потому, что задуматься о качестве продукции производителя может заставить только экономика, главным свойством которой является (самое страшное для всех советских хозяйственников) - КОНКУРЕНЦИЯ. Производство же всегда консервирует достигнутое качество продукции, оно не порождает стимулов к совершенствованию качества, как это делает экономика через организацию конкуренции. Вот почему у нас сегодня качество продукции несравненно выше, - ибо на смену "производству", наконец-то, пришла "экономика". Вся мировая экономическая история показала: там, где есть экономика), есть, конкуренция), - там производитель вынужден думать о качестве; там же, где есть производство, то есть, где нет конкуренции, - там нет и качества. Ма-ленькая Голландия экономически победила всю Европу в 16-м веке только благодаря экономической (конкурентной) организации своего производства. Позже этим преимуществом вооружилась Англия и сразу стала передовой страной мира на протяжении всего 17-18 веков; еще позже к конкурентной организации производства подключились Франция, Германия, Северо-Американские Соединенные Штаты (САСШ); еще позже конкурентная организация производства прижилась в Японии, в Южной Корее, Сингапуре. Мы, задушившие всё, что связано с конкуренцией, теперь, спустя десятилетия, пытаемся её возродить, - ведь это требует даже иной психологии.

2). Но настоящий экономист обеспокоится не только качеством производимой продукции; его обязательно заинтересует второй вопрос - затраты: какова эффективность этого "много-произведённого"? Подсчёт затрат - второе слагаемое экономики. Можно даже вывести формулу сущности экономики: экономика - это много конку-ренции и мало затрат. Экономика - это школа, которая обучает каждого участника главной зависимости - между затратами и результатами. Именно этому обучаемся и мы сегодня. Поэтому, когда говорят - "раньше мы производили много", то экономист спросит не только "много" - чего? Он спросит ещё об одном - какой ценой производилось это "многое"? И окажется, что цена была ужасной. Но в производстве это никого не волновало. Можно было десятилетиями удерживать на "однокопеечном" уровне цену жилплощади, раздавать "бесплатно" квартиры, оказывать "бесплатные" медицинские услуги т.д. Но это, конечно же, стоило денег. Старушкам простительно верить в то, что колбаса стоила "2.20.", но экономист, верящий в это, видимо, верит и в то, что доллар (при Хрущёве) стоил шестьдесят копеек, как об этом говорили официальные финансисты. В одном мы всё-таки оказались оригиналами: все экономики страдали от высоких цен, советская же экономика погибла от мнимой дешевизны. А теперь - внимание: именно потому, что колбаса долгие годы стоила "2.20", именно поэтому её цена теперь долго будет возмещать эту разорившую страну "дешевизну".

* * *

Разговор об экономике - всегда тяжелый разговор, ибо он требует такой суммы знаний, какой не располагает ни один экономист. Поэтому и получается: множество экономистов, множество оценок, множество рецептов. Тем не менее, априори ясно - лекарства должны быть чисто "рыночного" свойства. А рынок начинается с момента ухода государства в те сферы, где оно и должно пребывать: в сферы организации и соблюдения права. Пребывание государства в экономике - всегда аномалия, всегда чревато деформацией рынка.

Отечественный экономист "советского образца" исходит из "презумпции виновности" рынка; отечественный экономист "переходного образца" винит во всём то рынок, то государство; отечественный экономист "постпереходного образца" будет, подобно своим коллегам во всём мире, исходить из "презумпции виновности" государства (ещё удачнее, быть может, по отношению к государству применить знаменитую формулу российского дореволюционного судопроизводства - "оставлен в сильном подозрении"). Неослабное подозрение государства, а потому и неослабное наблюдение за его корыстными действиями в сфере финансов и прави-тельственных закупок, - такова заповедь экономистов-классиков, завещанная ими современным экономистам. Ещё бы, сфера государственной экономики - это сфера экономических чудес: здесь частные доходы благодаря налогам открыто превращаются в общественное достояние ("государственный бюджет"), чтобы затем как-то незаметно вновь превратиться в частные доходы чиновничества.

* * *

Последнее десятилетие уходящего века вновь превратило наших соотечественников в «экономистов». Не удивительно, – в который раз мы пытаемся найти истину не в самой экономике, а в споре о том, какой должна быть экономика. Ставка в споре – обычная для отечественных дискуссий: будущее России. И мало кто знает, что желающие рассуждать о преобразованиях в российской экономике должны предварительно сдать своеобразный тест, ответив на три вопроса. К сожалению, расплачиваться будут не только «двоечники» - уж больно ставка крупная!

Вопрос первый: как развивается российская экономика - по общим с другими странами законам, или по своим, особым, «российским»?

Отвечающие утвердительно могут объяснять происходящее в России, опираясь на все достижения всей мировой экономической науки.

Те же, кто считает, что российская экономика уникальна и не подчиняется общим экономическим законам, закрывают себе и стране доступ к мировой экономической науке, возможность обращения к экономическому опыту других стран, Ещё бы, - получается, что существует столько экономических наук, сколько стран в этом мире. Более того, - «отрицателям» придётся сначала опровергнуть законы мировой экономики, затем создать какую-то «антимировую» экономическую науку и лишь потом иметь право предлагать свои «уникальные» экономические рецепты (которые, конечно же, способны привести только к "уникальным" результатам).

Между тем пустопорожние споры об уникальности российской экономики продолжаются уже второе столетие (и конца им не видно). А ведь встречаясь со сторонниками «уникальности» российской экономики, знакомясь с их беспомощными аргументами, понимаешь – полемизировать бесполезно, ибо их позиция продиктована соображениями выгодности. И потому не поддается никаким рациональным контраргументам. Откажутся от неё только тогда, когда она станет невыгодной.

Особенно поражает цинизм российских коммунистов. Всему старшему населению этой страны десятилетиями КПСС сама с жаром разъясняла, что в начале века именно большевики во главе с Лениным боролись с народниками (ставившими на уникальность российской деревни), доказывая общность экономического развития Запада и России. Цель большевиков понятна, – только такое доказательство открывало возможность применения к России марксовой теории капитализма.

Сегодня же, ненавидя рынок, отгоняющий «комбюрократов» от кормушки, коммунисты, уподобившись своим давним противникам, стараются доказать уникальность российской экономики. И эти старания тоже объяснимы, – настоящий рынок воздаёт по заслугам, а не по должностям. Но именно о возврате к «должностной экономике» продолжа-ют мечтать противники рыночных преобразований.

Вопрос второй: признаём ли мы, что из всех форм производства самой эф-фективной является его рыночная организация?

Если «да», то рыночной организации производства следует отдавать приоритет всегда и во всём, а вот другие, «нерыночные» формы (в том числе и «государственная»), должны рассматриваться как дополнение к рыночной. И тогда во всех сферах (от аграрного сектора до науки) необходимо реально и ускоренно создавать рынки - рынок земли, рынок инновационных услуг, рынок труда, рынок денег, рынок капитала, рынок образования, рынок медицинских услуг, рынок туризма - и т.д., и т.д.. и т.д.

Если «нет», то рынку каждый раз придётся доказывать своё преимущество после того, как «другие» (нерыночные) формы доведут производство «до ручки». До чего же невесёлая «санитарная» участь у рынка в нашей стране! Но именно он спасал страну, когда вводили «нэп» (новую экономическую политику) после того, как «военный коммунизм довел до ручки дореволюционную экономику; так было и тогда, когда десятилетиями ползли от «формального хозрасчёта» (псевдорынка) к «реальному хозрасчёту» (полурынку); и даже общий крах советской антирыночной экономики (какое ещё более увесистое доказательство необходимо «антирыночникам»?) мы лечим с помощью рыночных реформ. Доколе же будет продолжаться (за счет несчастий людей) начальное экономическое образование противников рынка?

Вопрос третий: является ли современная экономика «монетарной»?

Суть вопроса в следующем. Многие столетия купля-продажа фактически была обменом «частного» товара на «общественный» товар (ведь золото тоже было товаром, которое выполняло функции денег по, так сказать совместительству). Теперь же акт купли-продажи действительно означает обмен товара на то, что не является товаром (на деньги, ибо разноцветные бумажные знаки могут быть только «деньгами»). Экономика окончательно и необратимо раскололась на два «мира» – на мир товаров и (внешний к нему) мир денег. А это значит, что появился новый мощный инструмент воздействия на эффективность, цикличность и структуру производства – монетарная экономическая политика.

Признающие монетарность современной экономики расширяют воз-можности государственного регулирования экономики, вооружая государство «точечным экономическим скальпелем» - изменением параметров денежной массы (прежде всего - величины «денежного запаса»).

Отрицающие же монетарность современной экономики ограничивают механизм государственного регулирования только грубой фискальной политикой, препятствуя использованию новейшего и самого эффективного экономического инструмента – монетарной политики.

Что за беда, скажете вы, - решает-то хозяйственная практика, а не эко-номическая теория. Как сказать… Экономика – тест для всех. Экономическая реформа – тест для экономистов. Жаль, - десяти лет оказалось недостаточно для подготовки к этим тестам.

* * *

«Авось, о Шиболет народный…», - Александр Сергеевич Пушкин, написавший эту чудесную формулу в "Евгении Онегине", хорошо знал историю, и, как видно, не только России. Потому-то и написал столь ёмкую строку о «народном Шиболете». По легенде, именно произношение этого слова в библейские времена выделяло "сынов Израилева" от сынов других народов.

Для отечественных экономистов своеобразным «шиболетом» стал изнуривший их поиск модели хозяйственного развития России. И вот что удивительно: были ли вооружены экономисты устаревшей метафизикой или руководствовались материалистической диалектикой, кто бы ни морщил лоб – "буржуазная" или "пролетарская" профессура, результат всегда был одинаково антиисторичен.

Итог марксистского анализа пореформенной России, исходящего - в противоположность народникам - из приоритета производительных сил, закончился удивительным метаморфозом в виде ленинской ревизии марксизма: опираясь на политические предпосылки (диктатуру пролетариата), совершить прорыв в сфере производительных сил.

Итог немарксистского ("народнического" + "октябристского") анализа пореформенной России, исходящего - в противоположность марксистам - из приоритета надстроечных форм (традиционного, как они считали, для России общинного хозяйствования), закончился не менее удивительным метаморфозом: признанием значимости уровня развития производительных сил, объективно воспрепятствовавшему социалистическому хозяйственному эксперименту.

Сегодня, оглядываясь на минувшие малорадостные десятилетия, можно констатировать: вековой поиск модели хозяйственного развития России свидетельствовал только об одном - о вековом кризисе отечественной экономической мысли. Вот почему сегодня следует озаботиться тем, чтобы этот поиск ( = кризис?) не продолжился ещё один век.

* * *

В каждой науке периодически накаплива-ются свои "внутринаучные" проблемы. Особенно зримо их обнаруживают периоды социальной трансформации. И самая актуальная внутринаучная проблема современной российской экономической науки - реанимация отечественными экономистами научной цели ("предмета") своих исследований. Действительно, что они должны изучать сегодня - "экономические отношения", "хозяйственные формы" или "рыночные институты"?

Ситуация осложняется тем, что экономическая теория - одна из форм общественного сознания (по старому - "идеологии"). А общественное сознание одновременно и отстаёт, и опережает экономическую реальность. Не удивительно, что в то время как часть экономистов проклинает "новое", другая так же хулит "старое". Отсюда, как и сто лет назад, акцент на политике, когда эмоции подменяют ар-гументы.

Ещё одна опасность, чреватая новым "вековым поиском" модели хозяйственного развития России, - недооценка эвристической значимости и методологического потенциала теоретического характера экономического знания. Вновь экономисты-теоретики упрекаются в схоластике, а эмпирики еще более тяготятся необходимостью восхождения к "абстракциям". Какой может быть "поиск хозяйственной модели", когда ищущие ненавидят "методологию", изнывают от необходимости неведомой им "концептуальности", уповают только на "эконометрику"?

Наконец, названный поиск заранее обречен на провал, если он и дальше будет осуществляться вне фундаментальных координат экономического знания - экономических законов, экономических интересов и экономических противоречий; социализации производства и разделения труда; собственности и товарно-денежных отношений (а не "рынка денег" или "рынка ценных бумаг").

Странный метаморфоз произошел со многими нашими коллегами, - прямо по пословице: молодцы («экономисты») против овцы («хозяйства»), а вот против молодца («экономики») - сам овца. А как иначе называть экономистов, ря-дящихся в «хозяйственников»? Этот маскарад - нарочитый пиетет в работах именитых экономистов перед хозяйственными характеристиками общественного производства, - крайне опасен: он и диагноз, он и болезнь.

Отечественные экономисты всё время работают в таких экстремальных условиях, что наши западные коллеги, доведись им попасть в эти условия, сразу бы забыли не только о кривой спроса, но еще долго бы спрашивали, – кто видел, как выглядит доллар?

Действительно, - в годы социализма имелся «объект» этой всем задол-жавшей науки - «производство», но отсутствовал (ибо не дозволялся) «пред-мет» - «экономика»; теперь же, когда, несмотря на бешеное сопротивление бюрократии и всех хозяйственников, появился, наконец, «предмет» («экономика»), - к этому времени, как на грех, куда-то провалился «ме-тод»!

Странная любовь к «хозяйственной модели», планетарное философствование относительно «хозяйствования», упорное именование современной экономики «финансовой» (лишь бы не называть её «монетарной»), апелляция к «прошлому» и «будущему», к «пространству» и «времени», к «капитализму» и «социализму», намеки на «всемирный финансизм», то есть разговор обо всём, – но только не о самой экономике, не о самих экономических процессах, проблемах и противоречиях, ненависть к рынку (с его «проклятыми» трансакционными издержками, с его монетарными «загогулинами», с его глубоко противными каждому «советскому экономисту» спросом и предложением, экономисту, не желающему даже ознакомиться с кривой спроса), - всё это ежедневные будни странной когорты «экономистов-хозяйственников", взявшей эстафету в "вековом поиске хозяйственной модели развития"…

Вновь и вновь встают вечные вопросы экономической науки, – что и как ей изучать? Есть ли у нее свои проблемы и, если есть, - долго ли им сиротствовать?

* * *

Рыночная экономика, вырастающая из административного производства, может быть только «админи-стративно-деформированной рыночной экономикой». На долгие десятилетия конституирующей сущностью отечественной экономической практики (а, следовательно, и важнейшей категорией отечественной экономической теории) становится абстракция «административно-деформированная рыночная форма» - её специфика и границы её совместимости с базовыми параметрами рыночной системы.

Российская «рыночно-трансформационная экономика» долго ещё будет поражать и соотечественников, и иностранцев отклонениями по пяти направлениям:

1) чиновничье государство стремится руководить нашим молодым рын-ком; следовательно, это будет - «бюрократически-деформированный рынок»;

2) советское производство было высокомонополизированным и от этого сразу не избавиться; следовательно, – «монополистически-деформированный рынок»;

3) сохраняется огромная сфера неэффективного неденежного натурального хозяйствования; следовательно, - «недомонетарно-деформированный рынок»;

4) не складываются необходимые для системного функционирования рыночной экономики рынки (земли, труда и капитала); следовательно, - «недорыночно-деформированный рынок»;

5) небывалый размах теневой экономики также вносит вклад; следовательно, - «криминально-деформированный рынок».

Рыночная экономика, даже с названными выше «вывихами», но доковыляла до нас. Наконец-то. Спасибо и за это. Можно, конечно, презрительно кривить губами, именуя наш поневоле «инвалидный» рынок - «базаром» и воображая, что этим что-то сказал. Бедная экономика, - вновь не угодила отечественным «экономистам», так и не научившимся уважать экономику, а пеняющим ей «в хвост и в гриву».

Экономика требует внимания, но - внимания, а не "наручни-ков".

Экономике требуется помощь, но - помощь, а не надзирательство.

Экономика давно уже живёт на "лекарствах", - на искусственно-организуемой конкуренции (за счет насильственно прерывемого монополизма), на искусственно-организуемой эффективности (за счет административно подавляемых негативных экстерналий), на искусственно-организуемом самодвижении (за счет постоянного вытеснения государства в трансфертную сферу движения ВНП).

"Допинговый" характер функционирования современной рыночной эко-номики давно уже не секрет даже для "рыночно-ориентированных" экономи-стов. Но тем ответственнее задача отечественных "экономистов-акушеров": от них во многом зависит, насколько болезненным родится наш юный российский рынок.

* * *

В настоящее время российская экономика во многом продолжает оставаться противоречивым, не имеющим мирового аналога конгломератом различных по уровню и направленности экономического развития регионов, адми-нистративно объединяемых рамками единых требований законов федерального уровня.

В практическом отношении "конгломератная" структура российской экономики означает необходимость и неизбежность проведения регионально-дифференцируемой экономической политики рыночной трансформации данного "экономического типа" территорий. От степени такой дифференциации прямо зависит успешность системного рыночного преобразования экономики России в целом (перефразируя известное высказывание М.Ломоносова, можно сказать, что рыночная экономика России будет прирастать рыночно-трансформированными регионами).

В теоретическом отношении конгломератная структура российской экономики означает, что невозможна исчерпывающая трактовка происходящих в ней процессов в рамках одного концептуального подхода, – для каждого экономического типа регионов должна быть построена специфическая («региональная») теоретическая модель рыночной трансформации, учитывающая не только общий для всех регионов пункт движения, но и различающий их исходный (стартовый) пункт такого движения.

При этом следует учитывать, что в специфических условиях России категория «регион» приобретает скорее экономическое, чем географическое, содержание, характеризуя локализованный тип приоритетных (для данного региона) экономических форм и тем обнаруживая своеобразную «чересполосицу» экономического строения общественного производства России в транзитивной период. В прагматическом аспекте это означает, что тип «рыночно-развитого» региона можно встретить и в центре страны (Москва, С.-Петербург), и в Сибири (Красноярск, Екатеринбург), и на Дальнем Востоке (Владивосток), и на Юге страны (Ростов-на-Дону, Волгоград, Краснодар). Однако эти рыночно-развитые регионы перемежаются с «рыночно-слаборазвитыми» регионами (например, Воронежская область, Подмосковье, Алтайский край).

Тем не менее, если бы российская экономика представляла собой только сочетание рыночно-развитых и рыночно-слаборазвитых регионов, то тогда бы картина в значительной мере упрощалась бы и теоретически (единая методология – теория социально-регулируемого рынка), и практически (единая экономическая политика – комплекс мер по ускоренному генерированию рыночных институтов).

Реальность же состоит в том, что в российском общественном хозяйстве незримо, но весьма ощутимо присутствует третий экономический тип регионов – регионы, в которых доминирующий статус занимает так называемая "традиционная экономика" (следует заметить, что характеристика "незримо" здесь употреблена не аллегорически, а самым строгим образом: в том-то и особен-ность нерыночных форм производства, что они отсутствуют на официальной карте экономики любой страны, - это, кстати, присуще не только "традицион-ной", но и "теневой" экономике). В настоящее время к традиционной экономике принято причислять те формы общественного хозяйства, которые регулируются не самодвижением экономических процессов (как, например, в системе свободного предпринимательства) и не внешним по отношению к экономике волевым вмешательством административного аппарата государства (как, например, в системе командной экономики), а имманентными социальными институтами в форме соблюдения требований обычая, традиций, авторитета.

Экономическая наука настолько увлеклась рыночным хозяйством, что традиционная экономика отодвинута ею на периферию ("третий мир" заслуживает "третьего внимания"?). И напрасно, - традиционная экономика не просто "нерыночная", это - антирыночная система, в которой активно отрицаются и частная собственность, и свободное предпринимательство, и стимулы к эффективной доходной деятельности. Вкрапления "традиционной экономики" в виде "ост-ровков" в пространственно-временном диапазоне рыночно-трансформационной системы представляют собой своего рода локальные "антирыночные Вандеи", препятствующие ускорению рыночных преобразований. Регионы традиционной экономики являются фактически «анклавами», поскольку существуют в окружении в той или иной степени рыночно-развитых регионов. По отношению к «традиционным» регионам невозможно проведение политики внедрения рыночно-инфраструктурных институтов, поскольку ей должен предшествовать латентный период рыночной трансформации.

Недооценка специфики нерыночного функционирования регионов с преобладанием традиционной экономики чревато исключительными социальными издержками. Так, российско-чеченский конфликт во многом был обусловлен разрушительным влиянием на чеченское общество «форс-мажорных» для него рыночных реформ, образовавшимся разрывом между формами традиционной (микро)экономики Чечни и монетарными формами рыночно-развитой макро-экономики России. И как бы внешне ни казалось "рыночно-продвинутым" современное чеченское общество, оно буквально пронизано традиционными социальными связями, корректирующими характер экономических процессов.

В настоящее время анклавы традиционной экономики характеризуют преимущественно Юг России. Все другие регионы страны подверглись (в течение 19-20 столетий) глубокому рыночному "разложению" и только Юг России (прежде всего - Северный Кавказ) в силу уникального сочетания исторических, экономических и географических факторов сохранил стабильную анклавность традиционных форм хозяйствования. В связи с этим методика исследования регионов традиционной экономики включает сбор, обработку и анализ массива первичных репрезентативных экономико-статистических данных, характеризующих специфику, тенденции и динамику производственных связей в системе традиционной экономики и позволяющих осуществить ее содержательный сравнительный анализ. Полевые процедуры должны охватывать преимущественно экономику национальных районов Северного Кавказа, а для объективного сопоставления – трансформационные процессы в аналогично-специфичном регионе так называемого "поволжского пояса" (также сохраняющим черты традиционной экономики - Татарстан, Башкортостан, Удмуртия, Чувашия). Статистически обработанный и апробированный на экономико-математических моделях эмпирический материал, представленный в форме таблиц, диаграмм и графиков, позволит осуществлять динамический мониторинг изучаемых процессов.

Постановка и рабочая гипотеза анклавности традиционной экономики как особой проблемы рыночной трансформации российской макроэкономики состоит в следующем концептуальном предположении.

Традиционная экономика – исходный пункт товарного и, далее, рыночного производства,– приобретает специфический механизм функционирования в условиях «анклавного» существования. Это означает, что ее рыночная трансформация приобретает особые формы реализации, представляющие драматическое противоборство «традиционности» и «рыночности» (при доминировании последней). Выявить нарастание рыночных элементов внутри традиционных форм организации экономики – главная теоретическая и практическая цель ис-следования. При этом оправданно исходить из общей посылки, согласно которой рыночные преобразования на начальной ступени связаны с экономическим обособлением участников традиционной экономики, превращая их в первичных экономических субъектов, и только затем захватывают сферу внешних связей между производителями в рамках анклавной экономики. Отражение многоуровневой системы институционального проявления названных выше процессов образует прагматическую сторону решения поставленной проблемы, что должно способствовать выработке научно обоснованной экономической политики государства как целенаправленного инструмента ускоренной рыночной трансформации российских анклавов традиционной экономики.

В результате соответствующих исследований возможно создание адекватной экономическим реалиям переходного к рынку периода научной концепции (модели) рыночной трансформации российских анклавов традиционной экономики, а также разработка методологии и методики анализа процессов рыночных преобразований экономики национальных районов России. По-добные исследования должны рассматриваться как фактор, способствующий развитию в северокавказских национальных субъектах Российской Федерации негосударственных рыночных структур, ориентирующихся на демократические ценности гражданского общества, конкурентную экономику и правовое государство.

Новизна исследования предлагаемой проблемы заключается как в выделении российских анклавов традиционной экономики в качестве самостоятельного объекта современной экономической теории, так и в подходе к ним в аспекте механизма рыночной трансформации "анклавных" элементов российской макроэкономики.

Социально-политическая ситуация в анклавном Северо-Кавказском регионе такова, что в краткосрочном периоде значительный объем внешних инвестиций маловероятен. Ставку придётся делать на самофинансирование. Однако самофинансирование - хитрая штука: оно требует немедленной, сиюминутной окупаемости. А это под силу только малому бизнесу. Следо-вательно, его развитие становится для региона стратегической целью. Для самого же малого бизнеса, основанного на постоянных мелкооптовых закупках товаров, очень важно, чтобы валютный курс был предсказуемым и плавно меняющимся.

Другая возможность самофинансирования - реализация проектов, завязанных на специализации и кооперации имеющихся в регионе производственных мощностей. Это позволит построить цепочку дешевых "внутрирегиональных взаимозачетов", компенсировав недостаток внешних - мощных, но дорогих - финансовых источников.

Важно также осознать единство "южно-окружной" экономики. Не конкуренция территорий в борьбе за кошелек внешних инвесторов, а показ общерегиональной выгодности инвестиционных проектов, - это имело бы не только экономическое, но политическое значение. Подобные проекты должны стать приоритетными и для федерального бюджета.

Особая "северокавказская" экономическая проблема порождается признанием у всех народов региона особого статуса за мужчиной - как главным добытчиком средств существования и защитником семейного очага. Господство "мужского культа" в системе этических ценностей населения требует и ускоренного развития именно "мужского" производства. Безработный, обнищавший, но по-прежнему гордый кавказец, - это индивидуальная драма, которая всегда оборачивается драмой социальной.

Не менее важная задача - прекратить "заталкивание" северокавказцев в границы их округа, остановить нарочито инспирируемую в других регионах антикавказскую истерию - истерию, оплачиваемая местными криминальными структурами, заинтересованными в изгнании конкурентов. Стихийная и массовая тяга населения Северного Кавказа к предпринимательству, умение и желание заниматься бизнесом, - это та сильная сторона, которую кое-кто хотел бы представить "общекавказским пороком". А ее надо было бы ставить на службу рыночной перестройке всей российской экономики.

Говоря о саморегулировании рыночной экономики, следует особо сказать о главном источнике ее эффективного самодвижения - аккумуляции и последующем доходном инвестировании сбережений населения. Вот почему необходимо учитывать: Юг России все ещё остаётся ее самым богатым регионом, и здесь - богатое местное население. Нельзя допустить, чтобы эти сбережения по-прежнему продолжали финансировать доллар или уходили в другие регионы. Упустить деньги местного населения для финансирования местной же экономики - это было бы подлинным "анклавным" экономическим преступлен:ием.

На политической карте России Северный Кавказ представляет максимальное количество этнически-различающихся зон (наряду с Краснодарским и Ставропольским краями и Ростовской областью в регион входит семь национальных субъектов федерации - республики Адыгея, Дагестан, Северная Осетия, Ингушетия, Чечня, Карачаево-Черкессия, Кабардино-Балкария), причем административные границы не отражают всей реальной степени существующей здесь этнической дифференциации. Именно поэтому на первый план в системе инвестиционной привлекательности здесь выходит - отсутствующий для других регионов - фактор межэтнической стабильности.

Для "анклавного" региона характерна существенная внутрирегиональная экономическая дифференциация: в северо-кавказском регионе - от 72% внутри-регионального валового продукта (ВРВП) в расчете на человека в Ставропольском крае (от среднероссийского уровня) до 20% в Дагестане и Ингушетии.

Традиционная экономика обычно несовместима с разрушающей ее промышленной индустрией - и в регионе производство промышленной продукции в расчете на душу населения только в Ростовской области превышает 60% от среднероссийского уровня, опускаясь до 25% в Адыгее и Кабардино-Балкарии.

Зато присущая традиционной экономике основа - сельское хозяйство - в регионе закономерно приобретает приоритет: здесь наблюдается более высокий, чем среднероссийский уровень производства (>1) практически во всех субъектах. Здесь происходит своеобразная взаимообусловленность: традиционная экономика консервирует приоритет аграрного производства, а последнее придает устойчивость институтам традиционной экономике.

Необходимо учитывать, что традиционная экономика, будучи менее других форм хозяйствования втянутой в рыночно-монетарный механизм макроэкономического функционирования, в относительно меньшей мере подвержена и кризисному состоянию (или деформирующему влиянию конъюнктурных факторов). В этом - квазипреимущество традиционной экономики по сравнению с рыночной.

Может показаться парадоксальным, но традиционная экономика генерирует концентрацию (в своих границах) теневой экономики и, соответственно, концентрацию у части населения "теневых" (не отражаемых официальной статистикой) доходов. Это деформирует механизм функционирования рыночной экономики, поскольку под видимостью рынка реализуется традиционная экономика.

Учитывая это обстоятельство, теневую (но не криминальную) экономку стали даже оценивать ее как позитивный фактор - как "адаптер" тра-диционных и рыночных форм хозяйствования, к тому же частично амортизи-рующий негативные социальные последствия трансформационного шока (См.: Глинкина С.П. Власть плюс бизнес равняется фиктивная экономика. "Бизнес и политика". - М.,1997, №2).

Более того, "неформальная экономика, уходя от налогов, дает, тем не менее, вторую или даже третью занятость определенной части населения, подтягивая денежные доходы до необходимого уровня потребления. Кроме того, Для Северного Кавказа наличие неформального сектора экономики определяется еще и этнокультурными традициями - склонностью к предпринимательству, торговле, отходническим промыслам для содержания больших семей с большим числом иждивенцев (детей, стариков), наконец, со стремлением к высокому благосостоянию, приобретению предметов роскоши и имущества (частные дома, машины, драгоценности). Для жителей курортных зон, в том числе и этнических русских, типично с советских времен использование рентных доходов в личных целях (сдача в наем жилья, мест для отдыха и др.). Таким образом, теневая (неформальная) экономика существует на Северном Кавказе, с одной стороны - как следствие переходного периода реформ, несовершенства рыночных отношений и соответствующих им правовых норм на данном этапе, а с другой - как продолжение местных традиций вторичной и третичной занятости, доходы от которой скрываются от официального налогообложения. Этот фактор необходимо учитывать при анализе уровня жизни и доходов населения в регионах СКЭР, финансовой базы субъектов федерации и соответственно при разработке схем федеральной помощи Северному Кавказу" (См. "Экономика и социальная сфера Северного Кавказа" - http://www.eawarn.ras.ru/centr/eawarn/index.htm).

Недооценка основных социальных институтов традиционной экономики, в том числе - общинное покровительство над кровными родственниками и единоверцами, требование определенного стандарта набора жизненных благ (стандарта потребления), сращивание формальных институтов с неформальными, - всё это объясняет большую степень устойчивости общественных связей в традиционной экономике в период макроэкономических кризисов по сравнению рыночно-развитыми регионами. Отсюда справедлив концептуальный вывод В.Тишкова "конфликты в регионе носят сложный характер, имеют внутренние и внешние причины, но ни один из них не запрограммирован историей или человеческой природой. Для решения конфликтов в регионе нет единого сценария, но могут быть единые принципы" (См.: В.Тишков, директор Института этнологии и антропологии РАН, доклад "Федерализм и этнический фактор на Северном Кавказе" на конференции "Будущее российского федерализма: политический и этнический факторы". М., 25-26 февраля 2000 г. - Email: federalism@vega.kcn.ru, размещен на сервере Центра интернет КГУ).

* * *

Древнегреческой драме мы обязаны великим классицизмом – гармоничным мировоззрением, воспринимающим социум как единство времени действия, места действия и героев действия.

Маркс гениально, - потому, что МИМОХОДОМ, небрежно, как это свойственно только гению, - заметил, что эпические опусы Гомера неповторимы в творчестве поздних народов, поскольку соответствуют лишь общинной (мы могли бы сказать - «эпической») ступени человеческой истории.

Эпическую ступень истории отражает и классицизм. Действительно, «Робинзон» - трагическая (для доверчивого эко-номикса) и, конечно же, нелепая (для недоверчивой политэкономии) абстракция - есть абсолютное воплощение требований классицизма: он пребывает в границах одного и того же пространства, он пребывает там все время, наконец, на этом пространстве все время шныряет один и тот же герой - Робинзон.

Робинзон – социальная целостность. Он может быть разнообразен и даже многоиндивиден (племя, община, даже «народонаселение» в виде «советской общности»), но все это – ОДИН герой, вступающий в экономические отношения САМ С СОБОЙ. Если бы не ханжеское пуританство учеников Маркса (всегда ненавидевшего и ханжество, и пуританство, и своих тупых учеников), то, следуя его неистовому слогу, можно было бы сказать: Робинзон, будучи идеальным воплощением классицизма, есть «экономический гермофродит» – ограниченность пространства общения, времени общения и отсутствие иных героев (партнеров?) для общения вынуждало его горестно познавать только самого себя – свои руки (как «средства производства») и плоды своих рук (как «результаты производства»).

И вовсе не случайно, что в ряду образных моделей идеального устройства эпической экономики самое почетное место занимает «Остров» - фигура, пространственно-временная и субъектная ограниченность которой задана изначально. Этим объясняется то интеллектуально однообразие, с которым всю необъятную по протяженности дорыночную эпоху экономической истории человечества разместили в пределах ахипелага из Трех Великих Островов – «социально-обустроенный» остров Томаса Мора ХУI века сменяется островом «одиночки» ХУШ века Даниеля Дефо, которому, в свою очередь, наследует «коллективный» Таинственный остров ХIХ века Жюля Верна. Последовательность названных островов реализует историческую последовательность реальной Робинзонады: примитивное утопическое общество – это «Робинзон №1»; одинокий буржуа по фамилии Крузо на пустынном острове – «Робинзон №2»; коллективный труженик во главе с инженером Сайрусом Смитом – «Робинзон №3». Мор, Дефо и Верн перебрали все варианты возможной робинзонады – индивидуальной, коллективной, общественной.

Великий прорыв за пределы общины (что происходило со всеми народами, как только они отрывались от кровнородственной общины - «естественной пуповины» становления цивилизованной социальной организации) всегда и везде означал только одно – преодоление «робинзонады»: расширение экономического пространства, ускорение социального времени, «разложение» Робинзона на множество робинзончиков.

Крушение эпической робинзонады совершалось в ходе тектонических разломов прежде уютной жизни «робинзонных» народов, ибо именно в этот момент совершается отрыв «пространства» от «времени», «времени» – от «пространства», а «пространства» и «времени» – от своего единственного «героя». Его место занимает множество «единичных экономических субъектов», которые – впервые в человеческой истории – начинают метаться в тисках между «пространством» и «временем». В этих тисках они мечутся до сих пор.

«Пространство» и «время» - таковы те естественноисторические подмостки, на которых развертывается БЕСКОНЕЧНАЯ ДРАМА ЭКОНОМИКИ, основную интригу которой со-ставляет безумная попытка ограниченными средствами общества удовлетво-рить безграничные потребности индивида. Парадоксальность ситуации заключается в том, что драма экономики, разворачиваясь в пространственно-временных границах, тем не менее сама по себе имеет вневременную и внепространственную проблемность.

Пространство и время оправданно уподобить координатным параметрам экономики, причем пикантность ситуации состоит в том, что для одних экономических систем «аргументом» (независимой переменной) выступает время, в то время как для других - пространство. Более того, по мере экономической динамики каждая система неизбежно меняет базовые характеристики свой «оси абсцисс».

С этих позиций становится ясным, что каждая «абсциссная линия» порождает и свой тип экономической организации производства: если значения абсцисс представлены «временным интервалом», то объективно формируется «экономика времени», а если они представлены «пространственными мерами», то объективно возникает «экономика пространства».

При всей условности различения этих двух экономик - «пространственной» и «временной», - такое различение образует необходимую методологическую базу сопоставительного исследования специфики механизма функционирования и развития экономических систем разных стран.

Разумеется, «экономика времени» и «экономика пространства» обнаруживают единство благодаря общности единицы измерения их динамики. В качестве таковой единицы принимается - всеми сегодня осмеянная и обруганная, но по-прежнему одна из немногих научных в арсенале экономической науки абст-ракций - абстракция «общественно-экономическая формация». Эта абстракция вообще имеет для экономической теории предметный, системный и концептуальный характер. Только благодаря категории «общественно-экономическая формация» исследования экономистов могут осуществляться в рамках единой монистической экономической ТЕОРИИ. Отсутствие же этой абстракции обрекает экономический поиск на невольный эмпиризм, о чем уныло свидетельствует экономикс, уже лет двести «бегающий» вокруг цены, но так и не узревший ее стоимостные «кор-ни».

Конечно, и «экономика времени», и «экономика пространства» измеряются одинаковой мерой - скоростью движения по прогрессирующим ступеням экономической истории.

Запад, с его видимыми географическими границами, с его ощутимым для всех незападноевропейцев - и неощутимым только для западноевропейцев - малым пространством, не мог развиваться в «пространственном» направлении, - этот пространственно-ограниченный Запад мог породить как альтернативную компенсацию своей пространственной ограниченности только «экономику времени».

<< | >>
Источник: Октай МАМЕДОВ. С МЕШАННАЯ ЭКОНОМИКА двухсекторная модель. 2001

Еще по теме ПРИЛОЖЕНИЕ К ЛЕКЦИИ: РОССИЙСКАЯ ДРАМА "ЭКОНОМИЗАЦИИ ПРОИЗВОДСТВА:

  1. Приложение 2Закон Российской Федерации от 7 февраля 1992 Г. № 2300-1О защите прав потребителей(в ред. Федерального закона от 21.12.2004) (извлечения).
  2. ПРИЛОЖЕНИЕ. Типовые банковские документы. 23 приложения.
  3. Положение об особенностях режима рабочего времени и времени отдыха работников, осуществляющих управление воздушным движением гражданской авиации Российской Федерации (Приложение к Приказу Минтранса России от 30 января 2004 г . № 10) (извлечения)
  4. 5.2. О мерах по упорядочению разработки производства, реализации, приобретения в целях продажи, ввоза в Российскую Федерацию и вывоза за ее пределы, а также использования специальных технических средств, предназначенных для негласного получения информации
  5. 1.10. Надзорное производство Производство по пересмотру судебных актов в порядке надзора
  6. ПРИЛОЖЕНИЯ
  7. ОПРЕДЕЛЕНИЕ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИот 5 июня 2003 г. № 217-0.ОБ ОТКАЗЕ В ПРИНЯТИИ К РАССМОТРЕНИЮ ЗАПРОСА ВЕРХОВНОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ О ПРОВЕРКЕ КОНСТИТУЦИОННОСТИ ЧАСТИ ПЕРВОЙ СТАТЬИ 228 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИ
  8. 15. ПРИЛОЖЕНИЯ
  9. ПРИЛОЖЕНИЕ
  10. ПРИЛОЖЕНИЯ
  11. Приложения
  12. Приложения
  13. Приложения
  14. 7. ПРИЛОЖЕНИЯ
  15. ПРИЛОЖЕНИЯ
  16. ПРИЛОЖЕНИЕ
  17. ПРИЛОЖЕНИЯ
  18. Приложения
  19. Глава 3. Финансовое право Российской Федерации как отрасль российского права
  20. 5.2. Модуль управляемого приложения