<<
>>

Я

— фундаментальная категория философских концепций личности, выражающая рефлексивно осознан-ную самотождественность индивида. Становление Я в онтогенетическом плане понимается в философии как социализация, в филогенетическом — совпадает с антропосоциогенезом.

И если для архаических культур ха-рактерна неразвитость Я как социо-культурного феномена (наиболее яркое проявление которой — неконституи- рованность в соответствующем языке местоимения первого лица един-ственного числа: наличие нескольких неэквивалентных контекстно упо-требляемых терминов или его отсут-ствие вообще, как в древнекитайском языке вэньянь, носители которого обозначали себя именем конкретного социального статуса или выполняе-мой ситуативной роли), то в зрелых культурах феномен Я эксплицитно артикулируется и обретает приори-тетный статус (англ. "I", пишущееся с большой буквы). Важнейшими вехами становления идеи и феномена Я явились в европейской культур-ной традиции космокритериальная трактовка человека в античной культуре ("человек есть мера всех вещей" по Протагору), остро персоналисти- ческая артикуляция индивида в хрис-тианстве, антропоцентризм культуры Ренессанса, антиавторитаризм идеологии Реформации, личностный пафос романтизма, гуманизм новоевро-пейского Просвещения, оформление индивидуализма в рамках индустри-альной модернизации.
Однако цент-ральным моментом в этом процессе выступает характерный для Европы христианский теизм с его напряжен-ной артикуляцией личностного и ин-дивидуального начала (индивиду-альная душа как "образ и подобие" остро персонифицированного Бога, открытого — см. Откровение — для субъект-субъектного диалога). Экс-пликация эволюции содержания ка-тегории "Я" фактически была бы изоморфна реконструкции историко-философской традиции в целом. В качестве основных масштабных векторов этого процесса могут быть обозначены экзистенциально-персо- налистское и объективистски-соци- альное направления трактовки Я, в контексте оппозиции которых раз-ворачивается классическая традиция интерпретации данной категории.
Экзистенциально-персоналистское направление фокусирует внимание на внутреннем и, в первую очередь, духовном мире индивида: от древ-неиндийского Атмана (санскр. "я- сам") до неклассических концепций Я в неофрейдизме (концепция "ин-дивидуальной психологии" Адлера), экзистенциализме ("фундаментальный проект" индивидуального суще-ствования в философии Сартра), пер-сонализме (личность как высшая ценность бытия "между Богом и миром"), что задает интроспекцию как основной метод изучения Я (Дильтей). Интегральной характеристикой концепций этого рода является рассмотрение Я как самодостаточного, трансцендентного по сути по отношению к другим Я и монологизиру- ющего. Объективистски-социальное направление, напротив, ориентиро-вано на трактовку Я в качестве элемента объективно сложившейся социаль-ной системы: от наивного социального реализма античности до социологиз-ма, мыслящего Я в качестве комби-нации объективных социальных па-раметров ("зеркальное Я" у Кули и в интеракционизме Мида, "личность как совокупность общественных от-ношений" у Маркса) или соответствующих тому или иному социальному статусу ролей (в социометрии Море-но), что задает методологию дедук-тивного и однозначного выведения индивидуального поступка из общих социальных условий (объяснение "социального социальным" у Дюрк-гейма). Я мыслится в рамках этого направления как включенное в со-циальную структуру и взаимодействия внутри нее и, следовательно, ди-

Я 1285

алогизирующее, однако диалог в данном случае оказывается подме-ненным объективным функционально-формальным взаимодействием (интеракцией), конституируясь вне исконно-глубинной индивидуально- духовной сущности индивида. Про-тивостояние этих подходов органично снимается в философии постмодерна, синтетически соединившей озна-ченные антропологические парадигмы. (К транзитивным моделям Я, конституирующимся на стыке клас-сической дуальности и неклассического синтетизма, относится теория социального сравнения и самовыра-жения Я. Д. Бема.) В рамках со-временной философии оформляется "философия диалога", исходящая из того, что ни объективизм, ни субъек-тивизм не оказались способны ис-черпывающе корректно осмыслить фундаментальные основания "лич-ностного бытия", и стремящаяся отыскать эти основания в "феномене общения" (Левинас).

В рамках хай- деггеровской аналитики "Вот-бы- тия" бытие Я как "бытие-в-мире" является принципиально коммуни-кативным по своей сути: "бытие-с" (со-бытие с Другим). В заданном контексте фигура Другого оказы-вается конституирующе значимой. Сам способ бытия индивида артику-лируется Сартром как "быть видимым Другими" (ср. "Бытие и время" Хайдеггера и "Время и Другой" Ле- винаса). В целом, Я не есть онтологи-ческая (субстанциальная) данность, но конституируется лишь в качестве "отношения с Ты" (Бубер). По фор-мулировке Сартра, "мне нужен другой, чтобы целостно постичь все структуры своего бытия", т. е. инди-видуальное бытие как бытие Я "в своем бытии содержит бытие дру-гого", и в этом отношении "бытие-с- Пьером" или "бытие-с-Анной" является, по Сартру, "конститутивной структурой моего конкретного бытия", и при этом "мое бытие-для- другого, т. е. мое Я-объект не есть образ, отрезанный от меня и произ-растающий в чужом сознании: это вполне реальное бытие, мое бытие как условие моей самости перед ли-цом другого и самости другого перед лицом меня". Именно "опыт Ты" как последовательное восхождение к от-крытости общения вплоть до признания Другого равным участником диалога и как основа "открытости и свободного перетекания Я в Ты" (Гадамер) является основополагающим для становления подлинного Я. Таким образом, "кто-нибудь, говорящий "Я", направляется к другому человеку" (Левинас). В этом контексте важно, что коммуникация несво-дима к информационному обмену, — она может и должна быть истолкована как экзистенциально значимая, ибо "является одновременно процессом достижения согласия" (Апель), а "духовная реальность языка есть реаль- ность духа, которая объединяет "Я и Ты" (Гадамер). И если для фило-софской классики типична характе-ристика индивидуального сознания через его интенциональность как на-правленность на объект, то для философии второй половины 20 в. централь-ной становится его характеристика через стремление к другому как фун-даментальное "Метафизическое Же-лание" (Левинас), воплощенное даже в векторности речевой практики ("говорить — это значит говорить кому-нибудь" у Гадамера) и внутренней структуре языка (Левинас о "зва-тельном падеже" как репрезентации "Метафизического Желания").
Именно "опыт Ты" задает возможность выхода индивидуальности за пределы собственного существования (транс- ценденция за пределы экзистенции), организует процесс интериоризации феномена "мы" и формирования на этой основе как "личности и чело-вечности" ("иначе, чем быть"), так и рефлексивного "распознавания Са-мости" (Левинас). Рефлексия как основа и исток самотождественности личности (ее самость) "происходит из интериорного измерения": "в бытии того же самого, — в бытии себя самого, в отождествлении интериор-ного мира" (Левинас). И на самом дне Другого — как финал и результат коммуникации — субъект обретает самого себя, "игра речей и от-ветов доигрывается во внутренней беседе души с самой собой" (Гадамер), — коммуникация конституируется как рефлексивная:"двойни-ком... является моя самость, которая покидает меня как удвоение другого" (Делёз). Но и сам Другой консти-туируется в этом контексте как соб-ственное бессознательное, понятое как "голос Другого" (Лакан), арти-кулирующийся "через конституирование самим Я" (Делёз). Многократное зеркальное удвоение этой обоюд-ности задает ситуацию тотального квазидиалога, в котором находят свое разрешение и говорение бытия (как бытия Других) устами Я, и вза- иморезонирующее конституирование параллельных Я, каждое из которых возможно лишь как оборотная сторона возможности быть Другим для другого Я. Таким образом, атрибу-тивной и фундаментально конституирующей характеристикой Я выступает его самовыстраивание в контексте оппозиционного отношения с не-Я: объектом (природным "оно") или объективированной социальной средой в классической философии, зиж- дящейся на рефлексивном осмыслении субъект-объектной процедуры, и бытием Другого в постмодернизме, несущей семантической структурой которого выступает процедура субъ- ект-субъектного отношения. (См. так-же "Смерть субъекта", "Воскрешение субъекта", Другой, Диалог, Иден-тичность, Сверх-Я.)

М. А. Можейко ЯЗЫК — сложная развивающаяся семиотическая система, являющая-ся специфическим и универсальным средством объективации содержа-ния как индивидуального сознания, так и культурной традиции, обеспе-чивая возможность его интерсубъек-тивности, процессуального разворачи-вания в пространственно-временных формах и рефлексивного осмысле-ния.

Я. выполняет в системе общества такие функции, как: 1) экспрессивная; 2) сигнификативная; 3) когнитив-ная; 4) информационно-трансляци-онная; 5) коммуникативная. Аналитизм Я. (дискретность смысла его единиц и возможность их комбина-торики по определенным правилам) обеспечивает возможность формиро-вания текстов как сложных знаков с развитой системой модальности, что задает Я. как знаковой системе свойство универсальности в выражении как процессуальности человече-ского сознания и его состояний, так и целостной системы представлений о мире в качестве результата познания. В качестве многоаспектного фе-номена Я. выступает предметом изучения различных теоретических дисциплин: лингвистики, логики, семиотики, психологии (психолинг-вистики), социологии (социолингвистики), культурологии и др. В своей универсальной постановке проблема Я. является исконным предметом философского анализа. Ядром фи-лософской проблематики в данной сфере выступают: 1) в рамках тра-диционной и классической филосо-фии Я. — проблема возможности и меры предоставленности бытия в Я., проблема онтологического ста-туса языковых значений ("слова" и "вещи"), проблема соотношения Я. и мышления, проблема функционирования Я. в социокультурном контексте и др.; 2) в рамках неклассической философии Я. — проблема языкового формализма и его интерпретации, проблема языковой структуры, проблема соотношения естественных и искусственных Я., статус Я. в онто-логии человеческого существования и др.; 3) а в рамках современной (пост-модернистской) философии Я. — про-блема текста и интертекстуальнос-ти, проблема нарративной языковой референции, проблема означивания языковых игр и др. В соответствии с этим, классический, неклассический и современный периоды в развитии философии Я. могут быть условно обозначены как имеющие своим предметом — соответственно — языковую семантику, языковую синтак- тику и языковую прагматику. Тради-ционная парадигма в философии Я. Ранние варианты философии Я. пред-ставлены так называемой философи-ей имени, центральным предметом которой выступает феномен номинации и "имя" как синкретичный ком-плекс, заданный нерасчлененностью в архаичной культуре понятия и вы-ражающего его слова.
И если древне-греческая традиция в контексте своей общеатомистической ориентации интерпретировала предложение как архитектонически складывающееся из имен (например, феномен дис-кретности речи в концепции Аристо-теля), то древнеиндийская традиция осмысления Я., напротив, трактова-ла имя как конституированное в результате деструкции предложения как исходной единицы Я. в процеду-ре рефлексивного грамматического анализа. Тем самым в рамках тради-ционной культуры обозначаются контуры определяющего классичес-кую концепцию Я. противостояния семантического и синтаксического ее векторов (так называемые "фи-лософия имени" и "философия пре-диката"). Узловой проблемой "фило-софии имени" выступает проблема соотношения имени и соответствующего ему предмета как фрагмента дей-ствительности или — иначе ¦— про-блема "установления имен" (др.-инд. namadheys, греч. onomatophetike). Традиционные концепции имени дифференцируются в соответствии с критериальной матрицей, задаваемой базовой для традиционной философии языка дихотомической оппозицией двух альтернативных подходов к трактовке языковой проблематики: онтологического и конвенциаль- ного. Первый подход базируется на презумпции онтологической задан- ности соответствия имени и означае-мого им предмета: "образовать имена (вещей) не может всякий, кому вздумается, но (лишь тот), кто видит ум и естество сущего. Итак, имена — по природе" (Прокл о позиции Пифагора). То обстоятельство, что имена даны предметам по природе (phusei), означает возможность правильного или неправильного наименования и задает необходимость постижения истинного значения (etimon) имени (отсюда — исходно — "этимология"), обеспечивающего постижения сущ-ности предмета (позиция стоиков). В противоположность этому, конвен- циальный подход к имени понимает наименование как осуществленное не в соответствии с глубинными ав- тохотонными качествами предмета, но "по установлению, договору" (vesei). В рамках такого подхода имя принципиально не субстанциально, не атрибутивно и не имманентно предмету: "по одному комку глины узнается все сделанное из глины, (ибо) видоизменение — лишь имя, основанное на словах; действительное же — глина" (Упанишады). Такая парадигма истолкования имени не позволяет проникнуть в сущность предмета посредством постижения его "правильного имени", ибо "имена обусловлены сознанием" (ранний буддизм), что в целом снимает проблему правильности имен как тако-вую, ибо "имена по случаю, а не по природе" (Демокрит). Общим для обеих позиций является понимание наименования как освоения и совпадение образа номатета "демиурга имен" с космоустроителем. При всей своей наивности, альтернатива двух названных подходов к природе име- ни практически закладывает исходную основу конституированной в рамках современной философии Я. фактически изоморфной альтерна-тивы герменевтической трактовки текста как предполагающего понимание в качестве реконструкции его имманентного смысла и его пост-структуралистской интерпретации как децентрированного, конструи-руемого в акте воспроизведения, до-пускающего принципиальный плюрализм трактбвки и предполагающего деконструкцию как процедуру, в рамках которой понять текст — значит сделать его осмысленным и семанти-чески значимым, В античной философии языка оформляется также интенция синтеза названных позиций: наряду с фигурой номатета в филосо-фии Платона присутствует модель структурно-семантического соответ-ствия имени и предмета — в коге-рентном режиме — с одной стороны, и эйдоса-образца — с другой. В рамках средневековой философии проблема имени артикулируется в контексте спора об универсалиях, что задает соответственную дифферен-циацию версий ее интерпретации в рамках таких схоластических направ-лений, как номинализм ("термин, произнесенный или написанный, оз-начает нечто лишь по установлению — ex institutio" — Уильям Оккам) и реализм ("познаем не по сущностям, а по именам" — Василий Великий). Однако при кажущейся изоморфнос- ти данной оппозиции античной оппозиции онтологизма и конвенцио-нализма, медиевальное понимание имени гораздо сложнее и глубже, ибо включает в себя идею фунда-ментального символизма, задающе-го понимание имени как конвенции в контексте библейской традиции ("и нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым" — Быт, 2, 20), однако — конвенции, причастной неявным образом к сущности означаемой вещи (в русле тотального семиотизма сред-невекового христианства). Такая ус-тановка задает импульс развитию разветвленной и сложной логико- философской традиции в рамках схоластики: введение терминов "аб-страктное" и"конкретное понятие" Иоанном Дунсом Скотом; развитие категориального аппарата логики (см. Схоластика). В новоевропейской традиции философия Я. смыка-ется с методологией, эволюционирующей в контексте гносеологии (по оценке Локка, вне языковой аналитики "невозможно сколько-нибудь ясно или последовательно рассуж-дать о познании"). В контексте эмпи- рико-сенсуалистичной парадигмы имя рассматривается как результат рационального конструирования на базе данных чувственного опыта ("имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки" у Гоббса), что может быть оценено как истори-ческое доминирование конвенциаль- ной концепции наименования "по установлению" над концепцией но- мотетики "по природе". Такой под-ход имеет своим следствием и оформ-ление в философии Я. ориентации на анализ последнего с позиций логико-математического формализма ("Я. можно назвать одним из видов алгебры, или, наоборот, алгебра есть не что иное, как Я." — Д. Гартли) и установки на критику своего рода вербального фетишизма: коль скоро слова обозначают не объекты, но идеи (десигнаты), то отождествление слов с предметами (денотатами) ведет к ошибкам в познании. Резониру-ющее взаимодействие этих двух тен-денций задает интенцию на создание специального Я. науки, достаточно формализированного и удовлетворяющего требованию десигнативной определенности (концептуальный эскиз такого Я. у Кондорсе, "всеобщая и рациональная грамматика" Пор-Рояля, "алгебра универсальной рациональной семантики" Лейбни-ца), что в далекой перспективе по-служило одним из исходных импульсов позитивистской программы очищения языка науки от метафизи-ческих суждений. На базе традици-онной философской аналитики Я. вырастает как классическая пара-дигма философии Я., так и теорети-ческая лингвистика, равно основанные на презумпции истолкования Я. как внеположенной объективной ре-альности, открытой для когнитив-ного проникновения в рамках субъ- ект-объектной процедуры. Исходной формой этого объективизма высту-пает лингвистический натурализм. В контексте сравнительно-истори-ческого языкознания оформляется подход к Я. как к организму, прохо-дящему в своем развитии стадии "становления" и "истории развития" и стадию "распада языковых форм", вызванную деформацией Я. со стороны духа (А. Шлейхер); формируется генеалогическая классификация языков (Э. Бенвенист). Младограмматической лингвистической шко-лой (Г. Остхов, К. Бругман, Б. Дельбрюк, Г. Пауль и др.) принцип исто- рицизма ("принцип истории Я." у Пауля) был рассмотрен как основа теоретического языкознания, ориен-тированного на исследование язы-кового формализма. В качестве аль-тернативы лингвистическая школа "слова и вещи" культивирует фоку-сировку внимания не на фонетичес- ко-формальном, а на семантико- этимологическом аспекте языковой эволюции, понимаемой как "история слововещей" (X. Шухардт). Оконча-тельное оформление классической парадигмы в истории языкознания было осуществлено в связи с появлением концепции Соссюра, опублико-ванной после его смерти учениками (Ш. Балли и А. Сеше) на основании студенческих конспектов. Соссюром осуществлен системный подход к феномену Я.: "Я. представляет собой целостность сам по себе". А поскольку Я. "является системой", постольку любое изменение в ней, подобно ходу в шахматной партии, касаясь исходно одного элемента Я. (фигу-ры), на самом деле в результате своей реализации приводит к изменению "значимостей всех фигур" и "может коренным образом изменить течение всей партии". — Однако для оценки, понимания и анализа наличного состояния системы Я., по Соссюру, знание ее генезиса является избыточным: "зритель, следивший за всей партией с самого начала, не имеет ни малейшего преимущества перед тем, кто пришел взглянуть на положение партии в критический момент", в силу чего, хотя "вне категории времени языковая реальность не полна, и никакие заключения от-носительно нее не возможны", тем не менее — "единственный реаль-ный объект лингвистики — это нормальная и регулярная жизнь уже сложившегося Я.". В этой связи, Соссюр дистанцирует "внутреннюю лингвистику" или собственно линг-вистику, направленную на анализ имманентной системы Я., и так на-зываемую "внешнюю лингвистику", предметом которой являются внешние по отношению к языковой системе условия ее функционирования (прежде всего, социальный кон-текст). Важнейшей особенностью си-стемы Я. является семиотический характер ("Я. — это семиологичес- кое явление", "система различных знаков"). Знаки, функционально предназначенные для "выражения идей", абсолютно безразличны по от-ношению к содержанию последних и являются результатом закреплен-ной в традиции конвенции. "Именно потому, что знак произволен, он не знает другого закона, кроме традиции, и, наоборот, он может быть про-извольным лишь потому, что опира-ется на традицию". Языковой знак, по Соссюру, есть единство означаю-щего (план выражения) и означаемо-го (план содержания). Соссюру при-надлежит заслуга дифференциации Я. (langue) и речи (parole), задающих в. своем взаимодействии сферу речевой практики (langage). Идеи Соссюра заложили фундамент клас-сической парадигмы исследования Я., представленной такими направ-лениями в языкознании, как: 1) ко-пенгагенская школа с ее программой создания глоссемантики (греч. glosso — говорение) как "имманентной лингвис-тики" или "алгебры Я." (Л. Ельмслев), исторически восходящей к логико- философским идеям Пор-Рояля и изоморфной идеям "априорной грам-матики" Гуссерля и "чистого синтак-сиса" Карнапа; 2) пражский лингвис-тический кружок, развивающий идеи семантических оппозиций в струк-туре Я. (В. Матезиус, С. Н. Трубецкой, Р. Якобсон); 3) американская школа дескриптивной лингвистики (Л. Блумфилд, 3. Харрис, В. Блок, У. Хоккет), исследовавшей речевое поведение с позиций бихевиоризма (дистрибутивный анализ речевого акта в категориях сигнала, стимула и реакции); 4) школа этнолингвистики (Э. Сепир, Г. Пайк, Б. ли Уорф), в рамках которой была сформули-рована лингвистической относительности концепция (см. Лингвистической относительности концепция); 5) французская структурно-формаль-ная школа, тесно связанная с идеями философского структурализма и гер-меневтики и основанная на тезисе "Я. — не калька действительности", — языковые структуры интер-претируются этой школой, прежде всего, как "инструмент", посредст-вом которого осуществляется взаи-мопонимание среди людей" (А. Мартине); 6) школа социолингвистики (У. Уитни, Дж. Фишман, У. Мей- бов), центрированная вокруг пробле-матики функционирования Я. в со-циокультурном контексте; 7) школа системно-теоретической лингвистики, ориентированная на семиотический анализ языковых систем, в рамках которого, по Гийому, "в своей сово-купности язык представляет собой великое творение, построенное по общему закону, закону когеренции (связанности, coherence, частей и целого... ), частные интегральные сис-темы, которые как и любые системы, являются интегрирующими в отношении своих составных частей, об-ладают собственной целостностью". Таким образом, Я. представляет собой "системное целое, охватывающее всю протяженность мыслимого и состоящее из систем, каждая из которых относится только к одной кон-кретной части мыслимого" (Гийом). На базе классической трактовки Я., ориентированной на анализ его объ-ективных параметров, и, в частности, языкового формализма, развивают-ся такие современные направления исследования, как концепция интер-фейса "человек-компьютер", в рамках которой именно Я. обеспечивает "интеллектуальность системы"; "ге-нетическая грамматика" В. А. Рат- нера, основанная на рассмотрении белковых цепочек как своего рода био-логических "текстов без пробелов"; "полинуклеотидный Я." ("НК-Я.") в геномной биологии М. Ичаса и др. Параллельно разворачиванию тра-диции классического подхода к Я. в европейской культуре закладыва-ются основы неклассической пара-дигмы в философии Я., вызванной к жизни рассмотрением последнего не в качестве объективно наличной ставшей реальности, внеположенной познающему сознанию, но — напротив — в качестве творческой процес-суальное™, определяющей духовное бытие индивида и фактически совпа-дающей с ним. Первый импульс движения в этом направлении был за-дан в контексте предромантической философии 18 в., трактовавшей че-ловека как "языковое существо", а Я. — как "форму развития челове-ческого духа" (Гердер). Важнейшей вехой оформления неклассической трактовки Я. является идея о воз-можности толкования в качестве Я. любой знаковой системы с заданной интерсубъективной семантикой (от исходной мысли Вундта о "Я. жес-тов" до интегрального базисного тезиса Витгенштейна "мир есть Я."). Основоположником неклассической парадигмы истолкования языковых феноменов и основателем филосо-фии Я. в собственном смысле этого слова является Гумбольдт. В его трактовке Я. предстает не внешним средством выражения результатов мышления ("ergon"), но "непроиз-вольным средством" протекания по-следнего, — процессуальным средством духовного творчества и обретения истины ("energeia"). Я., таким образом, представляет, по Гумбольдту, особый мир, конституированный духом и выступающий в качестве медиатора между духом и предметным миром; языковое опосредование пред-метности позволяет сделать ее содер-жанием духа, открывая возможность мышления о мире. В этом контексте строй Я. оказывается содержательной детерминантой мировосприятия и миропонимания ("внутренняя форма" Я. как "формирующий орган мысли"), что позволяет интерпретировать концепцию Гумбольдта как предвосхищение концепции лингви-стической относительности. На базе идей Гумбольдта разворачивается широкий веер психологизированных концепций Я. (уже в рамках классической традиции) и собствен-но психолингвистики: трактовка Я. как "инстинктивного самосознания народа" у Г. Штейнтама, понимание И. А. Бодуэном де Куртэне предмета своего исследования как "действи-тельного Я., существующего в своей непрерывности только психологически", радикализм крайних младо-грамматиков с их тезисом о том, что "реально язык существует только в индивиде", и, следовательно, "на свете столько же отдельных языков, сколько индивидов" (Г. Пауль). Концепция Гумбольдта положила начало и неклассической парадигме философии Я., задав ее проблемное поле, категориальный аппарат и основные интенции. (Таким образом, можно констатировать, что если примени-тельно к классической традиции трактовки Я. философское осмысле-ние языковых феноменов осуществ-лялось в контексте общегносеологических философских моделей, но в рамках неклассической традиции философия Я. конституируется в качестве самостоятельной сферы философ-ской проблематики.) Становление философии Я. оказывает существен-ное воздействие не только на струк-турную организацию, но и на содержа-ние проблемных полей философского знания, охватывая своим влиянием не только гносеологию и методоло-гию, но также и онтологию, понятую как онтология человеческого суще-ствования, и антропологию, и др. В этой связи конституирование философии Я. рефлексивно осмыслено в философии как лингвистический поворот философской традиции, задающий интенцию на перевод фило-софских проблем в плоскость Я. и поиск их решения посредством языковой аналитики. Так, логическая семантика Фреге исследует отношения обозначения, раскрывая связь смысла языковых выражений со зна-чением в логическом смысле этого слова. На идее о различии смысла и значения языковых выражений основана философская концепция Вит-генштейна, фундированная отказом от традиционного субъект-объектно- го. членения высказываний, поня-тых в качестве целостных и автоном-ных (ср. с логикой высказываний). Внимание неклассической философии Я. сфокусировано на так назы-ваемой проблеме семантического треугольника, т. е. проблеме соотно-шения имени с десигнатом и дено-татом соответствующего понятия. В этой связи логика мышления ана-лизируется Витгенштейном посред-ством анализа логики Я., а поскольку ареал бытия совпадает с ареалом "метафизического субъекта", постольку бытие совпадает со сферой вербальной артикуляции: "мы делаем предикатами вещей то, что заложено в наших способах их представления". В работах позднего Витген-штейна осуществляется переориен-тация от стремления к экспликации и анализу онтологически заданной, базовой априорной структуры Я. на анализ плюральной вариативности его процессуальных актуализа-ций: значение не исходно, — оно возникает в ситуации контекстных словоупотреблений (номиналистический исток концепции Витгенштейна), организованных по определен-ным правилам (см. Языковые игры). Если правила построения языковых конструкций, являющиеся резуль-татом конвенции "лингвистического сообщества", описываются Витген-штейном как "поверхностная грам-матика", то законы организации языковых игр — как "формы жизни", оцениваемые им в качестве "глубинной грамматики", соотнесенной с фундаментальными структурами бытия. И если задачей философии является исследование языковых игр, то сверхзадачей — "языковая терапия", т. е. аналитическое ис-ключение из Я.генерализаций как патологий. Концепция Витгенштейна — наряду с концептуальным "ре-ализмом здравого смысла" Мура — выступила основанием оформления в неклассической традиции философии лингвистического анализа (анали-тической философии или философии обыденного языка), ориентированной — в отличие от философии логического анализа — не на реорганизацию естественного Я. в соответствии с внешними правилами, привнесенными из логики, но — вслед за Витген-штейном — на анализ естественного функционирования слова в ситуа-тивных контекстах с целью терапии неправильных (т. е.генерализующих) словоупотреблений: не рефор-мирование, но формирование языко-вых систем (своего рода языковых игр). Если кембриджская (или "те-рапевтическая") школа лингвисти-ческой философии в своей ориента-ции на устранение из Я. обобщений как патологических образований смыкается в своих интенциях с пси-хоанализом (Дж. Уиздом, М. Лазе- ровиц, Э. Эмброзиус), то оксфордс-кая школа (или "школа обыденного языка") фокусирует внимание на по-зитивном анализе словоупотреблений, в том числе и аксиологического характера ("психологических вы-сказываний" у Райла и "нравственных" — у Р. Хеара), с близких к но-минализму позиций выступая против любых вариантов унификации языковых структур и строя свою концепцию Я. на основе идеалов вариатив-ности и плюрализма: эксплицитная "концепция схемы Я." П. Строссона; теория "речевых актов" в "лингвис-тической феноменологии" Остина. Последняя дифференцирует акты речи на локутивные (акт рефлексив-ного говорения о себе), иллокутивные (констатирующие, вопросительные и оценочные высказывания, направ-ленные вовне себя) и перлокутивные (побудительные высказывания, на-правленные на интеллектуальные и эмоциональные миры других пер-сон), задающие в своем взаимодействии речевое поле. В своей строгой формально-логической трактовке концепция Остина была положена в основание иллокутивной логики Р. Серла. Таким образом, именно в рамках лингвистической философии как особого вектора развертки философской проблематики реали-зуют себя базовые интенции неклас-сической парадигмы трактовки Я. В рамках логического позитивизма Венского кружка разрабатываются концепции Я. как фундаментального способа онтологической организа-ции: "быть — значит быть значением связанной переменной" (Куайн). В этом контексте онтологическая проблематика артикулируется как проблема "перевода": знание об объекте может быть объективировано в Я. соответствующей теории Тп, а знание о ней — в Я. теории Тп+1, и т. д. — однако "радикальный пере-вод", т. е. перевод на Я. реальности принципиально недостижим в связи с "непрозрачностью" основ и способов референции объектов этой реальности в структурах Я. В этом контексте остро встает проблема интерпретации, а также проблема соотношения озна-чающего и выражающего планов Я. (противопоставление "референциаль- ного" и "эмотивного" словоупотребления у К. К. Огдена и И. А. Ричардса). Острая актуализация проблем языкового формализма, а также механизмов осуществления таких процедур, как референция и интерпретация, позволило философии Я. выступить в качестве методологической основы разработки концепции искусствен-ных языков как семиотических сис-тем, каждая из которых с точки зре-ния теории множеств предстает как семантический универсум и предпо-лагает эксплицитно заданную сферу своей предметной аппликации. Однако сама философия Я. далека от идеи возможности адекватного моде-лирования естественного бытия Я. в функционировании знакового фор-мализма: Куайном формулируется идея "стимульного значения" как внеязыковых, привнесенных ситуа-тивными "стимулами" детерминант принятия или непринятия высказы-вания. Транзитивной по отношению к неклассической и современной (постмодернистской) парадигмам ин-терпретации Я. является концепция, сформулированная в работах позднего Хайдеггера и основанная на принципиальном отказе от узко-специальной, сугубо семиотической его трактовки. По Хайдеггеру, человек как "пастух бытия" слушает его глубинный зов — призыв абсолют-ной семантической полноты, жаждущей обрести форму своего выра-жения. Именно в Я. коренится для человека возможность свершения своего высшего предназначения: Я есть способность человека "сказать бытие", артикулировать в языковых структурах его голос, ибо устами го-ворящего говорит само бытие, обре-тающее в Я. сферу своей презента-ции, — ив этом плане Я. есть "дом бытия". В свете этого "дар речи есть не какая-то одна из человеческих способностей рядом со многими другими. Дар речи отличает человека, только и делая его человеком. Этой чертой очерчено его существо... Сущность человека покоится в Я." (Хайдег-гер). Трактовка Я. как проявления активности человеческой сущност-ной экзистенции и идея наполняемости языковых структур бытием в ин-теллектуально-волевом человеческом усилии инспирирует современную парадигму философии Я., конститу-ируемую в контексте культуры пост-модерна. Проблема Я. в контексте этой философской парадигмы задает принципиально новое видение языковой реальности. Восприняв от классической и неклассической тра-диций идеи произвольности языкового знака как единства означаемого и означающего (Соссюр), влитости Я. в культурный контекст (Гумбольдт), концепции лингвистической относи-тельности (Э. Сепир и Б. Ли Уорф), плюральности значений естествен-ного языка в концепции языковых игр (Витгенштейн), идеи произволь-ности выбора правил Я., соотноси-мых с правилами игры ("принцип терпимости" Карнапа), конституирования смысла языковых выражений в контексте векторного человеческого усилия (Хайдеггер), современная философия Я. генетически восходит к концепции Хомского, создавшего трансформационную (генеративную) модель Я. и дистанцировавшего лингвистическую компетенцию (спо-собность носителя Я. структуриро- вать в соответствии с аксиоматически заданными "правилами грамматики" как "универсальным грамматическим ядром" бесконечное множество высказываний), т. е. потенциальный Я., Я. как возможность — с од-ной стороны, и языковой перфоманс (англ. performance — исполнение), т. е. применение языковой компе-тенции в конкретной ситуации говорения, актуальный Я., Я. как дейст-вительность. Парадигма постмодерна радикально по-новому артикулирует саму проблему языковой реальнос-ти. Прежде всего, текст понимается предельно расширительно: с одной стороны — мир как текст ("словарь" и "энциклопедия" у Эко, "космичес-кая библиотека" у В. Лейча, собственно "текст" у Деррида). В рамках герменевтической традиции заложена трактовка Я. в связи с проблема-тикой понимания: по'Гадамеру, от-крытое для понимания бытие и есть Я. Понимание, таким образом, задает как возможность понимающего мироистолкования, так и горизонт герменевтической онтологии. — По-стижение смысла бытия оказывается тождественным его языковому кон-струированию: "система категорий — это система способов конструирования бытия" (Деррида). Фундаментальным для постмодерна является тезис о соотнесенности Я. с таким фено-меном, как власть. Языки, которые "высказываются, развиваются, по-лучают свои характерные черты в свете (под Сенью) Власти", Р. Барт называет энкратическими, языки же, которые "вырабатываются, обре-таются, вооружаются вне Власти и (или против нее) — акратическими. И если энкратический Я. основан на дискретных "фигурах системности", то акратический Я. резко дистанци-рован "от доксы (то есть парадокса-лен)". Однако, в любом случае, власть Я. — это власть смыслосози- дающая и текстоконструирующая (ср. с оценкой Гумбольдтом языко-вых систем как средств "превраще-ния мира в собственность духа"). Постмодернистская трактовка Я. как порождающего феномена аппли- цируется на сферу бессознательного, традиционно ускользавшего из-под юрисдикции вербального дискурса; в рамках структурного психоанализа фиксирована языковая форма "бытия бессознательного как речи другого" (Лакан): в бессознательном, по формулировке Лакана, "говорит желание", которое, будучи ар-тикулированным вербально,теряет свою автохтонность, оказываясь не просто подчиненным, но фактически заданным внешними требованиями грамматического строя и правил ре-чевых практик, — вектор "означаю-щих" как объективных форм Я. фак-тически очерчивает индивидуальную судьбу (Лакан). Бессознательное, та-ким образом, предстает как Я., а желание — как текст. В когнитивно-ра- циональной сфере мы тем более стал-киваемся с языковой тотальностью: "мышление и познание предопределены языковым мироистолковани- ем", а "всякие рассуждения о Я. вновь и вновь оказываются Я." (Га- дамер). Философия конституируется в этом контексте как особая "речевая деятельность" по формулировке пре-тендующих на абсолютную истин-ность высказываний о мире в целом (Кожев). Задавая принципиально новое (предельно расширительное) видение языковой реальности, фи-лософия постмодерна формулирует и принципиально новые стратегии по отношению к тексту. Текст абсолютно свободен, ибо лишен "почтения к целостности (закону)" (Р. Барт), в этой связи он лишен и жесткой структуры, будучи организован как ризома, а также центра, будучи по-лисемантичным: "функцией этого центра было бы... гарантировать, чтобы организующий принцип системы ограничивал то, что мы можем назвать свободной игрой структуры" (Деррида). В этом отношении клас-сическая трактовка текста, оцененная Деррида как "онто-тео-телео-фалло- фоно-логоцентризм", сменяется идеалом "невозможного текста" (Делёз) с "бесовской текстурой" (Р. Барт), понятого как "конструкция", кол-лаж цитат, организованный по такому принципу, как "ирония, метаре- чивая игра" (Эко). Особое значение приобретает в этой системе отсчета феномен контекста как результата взаимодействия текстовых подсистем (см. Контекст). Ж. Женнет вводит классификацию взаимодействия текстов, предполагающую вычленение таких уровней, как: 1) интертек-стуальность (представленность одного текста в другом в виде цитат, плагиата, иллюзий или намеков); 2) пара- текстуальность (как отношение текста к своей части, например, эпиграфу или названию); 3) метатекстуальность (как отнесенность текста к контекс-ту); 4) гипертекстуальность (взаимо-пародирование текстов); 5) архитек-стуальность (как текстовая жанровая связь). Поскольку "лингвистическая норма" уже перестает быть предметом "безусловной веры в референци- альный Я." (X. Брук-Роуз), поскольку даже пародия, основанная на этой вере, "стала невозможной", в силу чего единственной формой речевого самовыражения остается "пастиш" (итал. pasticcio — стилизованная опера-попурри) как "изнашивание стилистической маски" (Джеймисон). В этой системе отсчета невозможна иная стратегия по отношению к тек-сту, нежели как основанная на отказе от восприятия его в качестве ис-полненного изначального смысла, что снимает саму проблему так на-зываемого правильного прочтения: смысл должен быть исполнен в языковом перфомансе (Хомский), скон-струирован в процессе деконструкции (Деррида), построен "при пост-роении собственной субъективности" (Фуко) или выстроен в процессе текстопорождения как "означива-ния" (Кристева), рожден творческим актом "состоявшегося шизофреника" (Делёз и Гваттари) или генерирован в коммуникативном акте (Апель). Иначе говоря, смысл не имеет массы покоя: "текст значит ткань, однако если до сих пор мы эту ткань неиз-менно считали завесой, за которой... скрывается смысл", то в рамках постмодерна этот смысл конституируется лишь процессуально — "пу-тем нескончаемого плетения множе-ства нитей" текстовой ткани (Р. Барт). Это выдвигает на передний план фи-гуру Читателя как источника смысла. — "Смерть субъекта" как фунда-ментальная для постмодерна идея в данном случае оборачивается такой своей стороной, как "смерть Автора": "рождение читателя прихо-дится оплачивать смертью Автора" (Р. Барт). Автор превращается в "скриптора" — не более, который отнюдь не есть "тот субъект, по отно-шению к которому его книга была бы предикатом" (Р. Барт). Центральное место в языковых процессах занимает, таким образом, не письмо, а чтение (см. Мак-Люэн), как место понимания занимает интерпретация: "чте-ние произведения влечет за собой акт интерпретации со стороны читателя. Каждый читатель овладевает произведением... и налагает на него определенную схему смысла" (Дж. X. Миллер). В позднем постмо-дерне столь же важным источником смысла, как и интерпретация, ока-зывается коммуникация. Так, Апель предлагает "трансцендентально-гер-меневтическую" трактовку Я., ибо "Я. является трансцендентной величиной, условием возможности и зна-чимости диалогического взаимопо-нимания". В этой системе отсчета ситуация диалога, предполагающего взаимопонимание и реализующегося посредством Я., становится фун-даментальной для артикуляции полей философской проблематики: роль "языковых значений" выходит далеко за рамки обслуживания когнитивного и праксеологического субъект- объектного взаимодействия, — она оказывается конституирующе зна-чимой и "для интерсубъективной коммуникации, которая не может быть сведена к языковой передаче информации, а является одновре-менно процессом достижения согласия относительно смысла выражений и смысла бытия вещей, представленных в языковых выражениях" (Апель). Логицистская модель Я., по Апелю, "исходящая из идеи произвольного обозначения инструментальных пред-ставлений, не в состоянии объяснить интерсубъективно значимую языковую систему и интрасубъективные правила использования Я., отвлекаясь от коммуникативной практики и психических функций речевого субъекта" (ср. с идеей классического языкознания: "обобщение — вот единственно то, что порождает язык индивида" — Г. Пауль). Между тем, с точки зрения современной филосо-фии, "говорение не относится к сфере Я, но к сфере Мы" (Гадамер), и условием возможности Я. выступает диалог, который "предшествует речи и порождает ее" (Делёз и Гваттари), — "встреча является первоначальной и необходимой конъюнктурой значе-ния языка: кто-нибудь, говорящий "Я", направляется к другому человеку" (Левинас). Именно анализ речевых коммуникативных практик кон-ституирует, по Апелю, философию как преодолевающую "методический солипсизм" (апеллируя к ситуации диалогической коммуникации) и суб-станциальный онтологизм (консти- туируясь как философия Я.). Кроме того, "трансцендентально-герменев-тическая" трактовка Я. позволяет снять принципиальное различие между классической онтологией и ново-европейской философией сознания, не отказывая при этом последней в присущей ей претензии на критику познания. Собственно, философия, по Апелю, "является рефлексией на "значение" или "смысл" языковых выражений ("анализом Я."), а философ выступает "как критик Я.". Ре-чевая понимающая коммуникация мыслится Апелем в качестве языковых игр, что задает новый вектор квазиязыковой аналитики (см. Язы-ковые игры). Именно языковая игра является сферой подлинной реализации не только сущности Я., но и человеческой сущности. — Фило-софия Я., таким образом, предельно расширяет в философии 20 ст. ареал своего интерпретационного потенци-ала, включая в него и концепцию человека, и концепцию сознания, и концепцию бытия. "Я. является истинным средоточием человеческого бытия, если рассматривать его ис-ключительно в сфере, которую заполняет он один, — в сфере челове-ческого бытия-друг-с-другом, в сфере взаимопонимания, все крепнущего согласия, которое столь же необхо-димо для человеческой жизни, как воздух, которым мы дышим" (Гадамер). Именно поэтому "языкознание есть предистория человеческого духа" и именно "в языке мы обычно так же дома, как и в мире" (Гадамер), ибо сама наша жизнь артику-лирована как "разговорное бытие" (Левинас). И как греки "взволнованно и неустанно вслушивались в шелест листвы, в шум ветра, одним словом — в трепет природы, пытаясь различить разлитую в ней мысль", так и современник, вслушиваясь в "гул языка" (а "гул — это шум исправной работы"), вопрошает "трепещущий в нем смысл", ибо для "современного человека этот Я. и составляет Приро-ду" (Р. Барт). В целом, описанные векторы анализа языковой реально-сти, конституированные в современ-ной философской культуре, факти-чески означают "трансформацию prima philosophia в философию Я." (Апель). (См. также Differance, Ав- тор, Ацентризм, Бесовская текстура, Бинаризм, Деконструкция, Дискурс, Интертекстуальность, "Комфортабельное чтение", Конструкция, Ла-биринт, Нарратив, Означивание, Пастиш, Постмодернизм, "Пустой знак", Скриптор, След, "Смерть Автора", Сюжет, Текст, Текст-наслаж-дение, Текстологический анализ, Текст-удовольствие, Трансцендентальное означаемое, Чтение, Экспе- риментация, Эротика текста, Языковые игры.)

М. А. Можейко

<< | >>
Источник: А. А. Грицанов. Всемирная энциклопедия: Философия. 2001

Еще по теме Я:

  1. § 3. Субъекты финансового права
  2. § 4. Защита прав субъектов финансового права
  3. § 5. Гарантии защиты и восстановления нарушенных прав субъектов финансового права
  4. § 5. Финансовое право и финансовая политика государства
  5. Глава 4. Финансово-правовые нормы и финансовые правоотношения
  6. § 1. Общая характеристика и виды финансово-правовых норм
  7. § 2. Финансовые правоотношения: понятие, особенности и классификация
  8. § 3. Система финансового права
  9. § 4. Источники финансового права
  10. § 2. Принципы финансового права
  11. Глава 3. Финансовое право Российской Федерации как отрасль российского права
  12. § 1. Понятие, предмет и методы финансового права