<<
>>

РИЗОМА

(фр. rhizome — корневище) — понятие философии постмо-дерна, фиксирующее принципиально нелинейный способ организации целостности (текста), оставляющий открытой возможность как для внутренней имманентной подвижности, так и для интерпретационного плю-рализма.

Термин "Р." введен в философию в 1976 в контексте номадоло- гического проекта (см. Номадология) Делёза и Гваттари в совместной работе "Rhizome", являющейся содер-жательными пролегоменами (позд-нее— структурно — Введением) ко 2-му тому "Капитализма и шизофре-нии" (1980). Понятие "Р." выражает фундаментальную для постмодерна деконструктивистскую (см. Декон-струкция) установку на презумпцию разрушения традиционных пред-ставлений о структуре как семанти-чески центрированной: "Функцией этого центра было бы, прежде всего, гарантировать, чтобы организую-щий принцип... ограничивал то, что мы могли бы назвать свободной игрой структуры" (Деррида — см. Игра структуры, Ацентризм), в то время как текст абсолютно свободен, ибо "лишен почтения к целостности (закону)" (Р.
Барт). Постмодерн реализует себя посредством свободы плюральных нарративных практик, принципиально исключающих саму идею "адекватной" (принцип отсут-ствия внетекстового "трансцендентного означаемого" (см. "Трансцен-дентное означаемое") у Деррида) или "правильной" (концепция "заката больших нарраций" (см. у Лиотара) интерпретаций. Сама интерпретация, таким образом, понимается в постмодерне не в классическом гер-меневтическом смысле, но как про-цедура "означивания" текста (Кристева), программно плюральной и принципиально произвольной его семантической "центрации". В этом контексте понятие "Р." вводится Делёзом и Гваттари для обозначения радикальной альтернативы замкну-тым и статичным линейным струк- турам, предполагающим жесткую осевую ориентацию. Такие структуры разделяются ими на собственно "стержневые" ("система-корень"), которым соответствует образ мира как Космоса, и "мочковатые" ("сис-тема-корешок"), задающие пред-ставление о мире как о "хаосмосе" (см.
Хаосмос). Однако типологической общностью этих структур является фундирующая их презумпция семиотичности мира, выраженная в метафоре мира как книги и предпо-лагающая возможность его декоди-рования, т. е. однозначного прочте-ния, исходя из общего принципа, объективированного в дискурсе кода. В противоположность им Р. — не корень, а радикально отличный от корней "клубень" или "луковица" как потенциальная бесконечность, имплицитно содержащая в себе "скрытый стебель". Принципиальная разница заключается в том, что этот стебель может развиваться куда угодно и принимать любые конфигу-рации, ибо Р. абсолютно нелинейна: "Мир потерял свой стержень" (Делёз и Гваттари). Эта, отличающая Р. от структуры, полиморфность обес-печивается отсутствием единства се-мантического центра и центрирую-щего единства кода (см. Ацентризм). Логика корня — это логика жестких, векторно ориентированных структур, в то время как любая точка Р. может быть связана со всякой другой: "Ризома состоит из плато- Колонны маленьких муравьев, по-кидающих одно плато, чтобы занять другое... Каждое плато может быть прочитано в любом месте и соотнесено с любым другим" (Делёз и Гваттари). (Прекрасной иллюстрацией этого может служить программный для постмодерна текст Э. Ионеско "Трагедия языка": "Произошло странное событие, и я не понимаю, как это случилось: текст преобразился перед моими глазами— Вполне простые и ясные предложения— сами по себе пришли в движение: они испорти-лись, извратились".) Фундаментальным свойством Р., таким образом, является ее гетерономность при сохранении целостности: она есть "семи- отичное звено как клубень, в котором спрессованы самые разнообразные виды деятельности — лингвистической, перцептивной, миметической, жес-тикуляционной, познавательной; самих по себе языка, его универсаль-ности не существует, мы видим лишь состязание диалектов, говоров, жаргонов, специальных языков" — словно "крысы извиваются одна поверх другой" (Делёз и Гваттари). Организационный принцип Р. в этой связи находит свою конкретизацию в принципе "конструкции" в постмо-дернистской концепции художест-венного творчества, в рамках которой идеал оригинального авторского произведения сменяется идеалом конструкции как стереофонического коллажа явных и скрытых цитат, каждая из которых отсылает к различным и разнообразным сферам культурных смыслов, каждая из которых выражена в своем языке, тре-бующем особой процедуры "узнава-ния", и каждая из которых может вступить с любой другой в отношения диалога или пародии, формируя внутри текста новые квазитексты и квазицитаты: в метафорике Делёза и Гваттари, "в глубине дерева, в дупле корня или в пазухе ветки мо-жет сформироваться новая ризома" (см.
Интертекстуальность, Коллаж, Конструкция). В рамках парадиг- мальной постмодернистской установки, обозначаемой как "смерть субъекта" ("смерть Автора"), задается возможность формирования именно ризоморфных художественных сред (текстов): "Пространство пись-ма дано нам для пробега, а не для прорыва; письмо постоянно порождает смысл, но он тут же и улетучи-вается, происходит систематическое высвобождение смысла" (Барт). Та-ким образом, значимый аспект бы-тия Р. фиксируется в принципе "нонселекции" (см. Нонселекции принцип), регулятивном по отношению к организации текста как в про-цессе его создания, так и в процессе его восприятия (ср. с принципом "равнозакония" у Деррида и принципом "преднамеренного повество-вательного хаоса" у Фоккема). Для фиксации этого феномена Р. Барт вводит понятие "бесовской текстуры" (см. Бесовская текстура). Если структура понимается Делёзом и Гваттари как "калька", которая "воспроизводит только саму себя, когда собирается воссоздать нечто иное", то Р. сопоставляется с "кар-той", которую можно и нужно чи-тать: "Речь идет о модели, которая продолжает формироваться"; "Карта открыта, она объединяет все свои из-мерения, она подвижна, переворачи-ваема, восприимчива к изменениям. Любой индивид, группа, социальная формация может разорвать ее, пере-вернуть, собрать любым образом, подготовить к работе. Можно нарисовать ее на стене, отнестись к ней как к произведению искусства, сделать из нее политическую акцию или материал для размышлений. Это... одно из наиболее отличительных свойств ризомы — иметь всегда множество выходов" (ср. с "дисперс-ностью доминантных ходов" у Джей-мисона, "садом расходящихся тропок" у Борхеса, сетевым "лабиринтом" у Эко с их бесконечным числом входов, выходов, тупиков и коридоров, каждый из которых может пересечься с любым другим, — семиотическая модель мира и мира культуры, воплощенная в образе библиотеки- лабиринта в "Имени розы" или "кос-мической библиотеки" у В. Лейча). В силу этого Р., в отличие от структуры, не боится разрыва, но, напро-тив, конституируется в нем как в перманентном изменении своей кон-фигурации и, следовательно, семан-тики: "Ризома может быть разорвана, изломана в каком-нибудь месте, перестроиться на другую линию...
Линии ускользания — это часть ри-зомы. Эти линии постоянно переходят друг в друга... Совершая разрыв, мы прокладываем линию ускольза-ния" (Делёз и Гваттари). Аналогично Д'аном была выделена специфика постмодернистского коллажа как "потока симультанностей", в отличие от структурной композиционно- сти коллажа в модернизме. В этом плане включение Делёзом и Гваттари трансформированного текста книги "Ризома" в качестве главы во второй том "Капитализма и шизофрении" придало ей новое звучание в контексте шизоанализа: в отличие от ори-ентированного на осевые структуры психоанализа, калькирующего спон-танность бессознательного, подгоняя его под дискурс своего кода, — шизоанализ (см. Шизоанализ) не калькирует, но задает своего рода ризоморфную карту симультанности бессознательного, которая "не вос-производит бессознательное, замк-нутое в самом себе, она его конструи-рует". Креативной континуальности и принципиальной незавершенности ризомы соответствует и выделенный Кристевой феномен "генотекста": если "фено-текст — это структура (способная к порождению в смысле генеративной грамматики), подчи-няющаяся правилам коммуника-ции, она предполагает субъекта акта высказывания и адресат", то "гено- текст — это процесс, протекающий сквозь зоны относительных и вре-менных ограничений; он состоит в прохождении, не блокированном двумя полюсами, однозначной ин-формации между двумя целостными субъектами". Изоморфна Р. и пред-ложенная И. Хассаном фигура "пастиш" (см. Пастиш), в рамках которого свободная семантическая конфигу-рация цитат задает бесконечность возможных вариаций понимания, организуя пространство текста в качестве взаимодействия множества "текстуальных миров", реализую-щих себя каждый в своем языке и стилистике. В этом плане Р. конечна, но безгранична; "ризома не начинается и не завершается", и у нее «достаточно сил, чтобы надломать и искоренить слово "быть"» (Делёз и Гваттари), открывая возможность и свободу бесконечной плюральнос- ти своего гипотетического внеон- тологизирующего "означивания" (см.
Означивание). Таким образом, понятие "Р.", интегрально схваты-вая когерентно сформулированные в философии постмодерна различными авторами представления о нели-нейном и программно аструктурном способе вербальной организации, становится фактически базовым для постмодерна понятием, обретая статус фундаментального основания имманентной полисемантичности децентрированного текста, динамика которого понята как принципи-ально нелинейная (см. Нелинейных динамик теория).

М. А. Можейко

РИКЁР (Ricoeur) Поль (р. 1913) — французский философ, профессор Сорбонны (1956), Страсбургского и Чикагского университетов, почет-ный доктор более чем 30 университе-тов мира. С 1952 возглавил кафедру истории философии в университете Страсбурга. Ученик Марселя. Также особо отмечал влияние на собствен-ное профессионально-нравственное становление Мунье и Гуссерля. Основные сочинения: "Карл Ясперс и философия существования" (1947); "Габриэль Марсель и Карл Ясперс. Философия таинства и философия парадокса" (1948); "Философия воли" ("Воление и безволие" — 1950, "Конечность и виновность" — 1960, позже вышли в двух томах: "Человек погрешимый", "Символика зла. Об интерпретации. Очерки о Фрейде" — 1965), "История и истина" (1955), "Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике" (1969), "Живая метафора" (1975), "Теория интерпретации. Дискурс и избыток значения" (1976), "Бытие, сущность и субстанция у Платона и Аристоте-ля" (1982), "Время и повествование" (т. 1—3, 1983—1985), "От текста к действию. Очерки по герменевти-ке" (1986), "Школа феноменологии" (1986), "Я — сам как другой" (1990), "Книга для чтения: 1. О политике" (1991), "Книга для чтения: 2. Страна философов" (1992) и др. Согласно Р., фундаментальной категорией философии выступает личность, являющая собой место порождения значений, обусловливающих смысл человечес-кой культуры. Предлагая осмысли-вать феномены и явления мира в контексте их движения от прошло-го — через настоящее — в будущее, Р. стремится вскрывать "археологию" субъекта — его телеологию.

Ориен-тируясь в процедурах постижения человека на (главным образом) психоанализ Фрейда, Р. интерпретирует последний как герменевтику, направ-ленную на реконструкцию исходных желаний и влечений индивидуального "Я" посредством уяснения форм их сублимирования в культуре. Нижним пределом редуцирующего ана-лиза природы индивида Р. полагает "изначальную волю" человека к бытию, фундированную переживанием осуществимости не-бытия. феноме-нологический анализ воли Р. осуще-ствляет в модусе решения, действия и сочувствия. Структура же "воле- ния", по Р., предстает как индивиду-альный проект, фундированный от-ветственным решением. Мотивы же последнего коренятся, согласно Р., в изначальном, "безвольном" суще-ствовании. По мысли Р., воля и "безволие" взаимно обратимы: желания и влечения осмысливаются исклю-чительно через их соприкосновение с волевым началом человека, кото- рое они различным образом "трево-жат" и "распаляют". Воля же, в ответ, вскрывает их смысл, адаптируя его для осуществления. Подобная динамика мотивации ¦— решения за-дает в схеме Р. основополагающий дуализм между телом-объектом и телом-субъектом (см. Тело). С точки зрения Р., существование индивида оказывается "диалогом многоформ-ного безвольного начала — с его мо-тивами сопротивления, необратимыми ситуациями, на которые воля отвечает выбором, усилием и согласием". Как полагал Р., мы подчиня-емся телу, которым управляем. При этом, как полагает Р., воля "по определению своему" грешна и склонна заблуждаться: "Сказать, что че-ловеку свойственно ошибаться, значит сказать, что собственные границы ему не ведомы, что существует изначальная слабость, откуда зло и берет начало". Человек слаб именно в диапазоне собственной природы — от конечности к бесконечности: "Чело-век — это радостное "да" в рутине бесконечного". Осмысление же зла, порождаемого слабостью людей, воз-можно, по Р., только посредством покаяния в свете словесных артику-ляций. Согласно Р., человеческий опыт изначально принадлежит сфере языка, поэтому культурное творчество необходимо символично по форме своей (ср. символотворящее либидо у Фрейда, трансформирующее человека из биологического су-щества в "генератора" культурных значений). Символ, по Р., суть иерархия значений, в границах которой первичный смысл (дополнительно "нагруженный") проясняет иноска-зательный, вторичный смысл, могущий быть эксплицирован лишь в контексте смысла исходного. ("Символом я называю любую сигнифика-тивную структуру, прямой, изначаль-ный, литературный смысл которой отсылает к другому смыслу, непрямому, фигуративному, приблизиться к которому можно лишь через первый".) В действительности символа Р. видит два сопряженных вектора его истолкования: телеологический (обращенный в будущее — функция "духа") и археологический (функ-ция бессознательного). По мысли Р., "...есть ли хоть один сон, который хоть намеком не пророчил бы какой- нибудь разворот в наших конфлик-тах? И наоборот, есть ли хоть один великий символ в искусстве и лите-ратуре, который бы не погрузил нас в пучину архаики конфликтов и драм, индивидуальных или коллек-тивных, нашего младенчества? Не в том ли истинный смысл сублима-ции, чтобы родить новые смыслы, мобилизуя древнюю энергию в архаичных одеждах?". Р. подчеркивает, что если "философ картезианского покроя знал, что вещи вызывают сомнения и не всегда таковы, какими кажутся... то относительно сознания такого сомнения нет; в нем смысл и сознание смысла совпадают". "Школа подозрения", созданная, согласно

Р., усилиями Маркса, Ницше и Фрейда, разрушила веру в сознание: у Маркса сознание обусловлено бытием, у Ницше сознание может быть разоблачено посредством постиже-ния "воли к власти", у Фрейда "со-знательное" деформировано "оно", "сверх-Я" и самой действительностью. Р. разработал оригинальный вариант герменевтический философии, находящейся на пересечении рефлексивной философии, феноме-нологии и аналитической философии языка. Идея достижения абсолютной прозрачности "Я", развивавшаяся ре-флексивной философией от Декарта до Канта, должна быть дополнена, по Р., с одной стороны, понятиями ин-тенциональности и жизненного мира (Lebenswelt), а с другой — герменев-тическим вопрошанием "что значит понимать?", которое осуществляется до вопроса о смысле текста или иного объекта герменевтического анализа. Кроме того, сама эта воз-можность взаимодействия показы-вается Р. в сравнительном сопостав-лении герменевтики и феноменологии, вскрывающем их сущностное сходство в решении ряда проблем. Так, понятие интенциональности (т. е. в конечном счете примата сознания о чем-то над самосознанием) приво-дит феноменологию, по мысли Р., к размыванию проекта радикального самообоснования и постулированию горизонта "жизненного мира", который всегда предполагается и ни-когда не дан. Но такое основополо-жение "жизненного мира" оказыва-ется аналогично герменевтическому ходу по переориентации внимания от процесса истолкования к вопросу "что значит понимать?", т. е. к проблеме самого понимания. Кроме то-го, постхайдеггерианская герменев-тика онтологизирует толкование и трактует интерпретацию как прояснение изначального онтологического понимания, присущего человечес-кому существу как "брошенному в мир". Таким образом, перед субъ- ект-объектным разрывом существует более фундаментальное отношение — онтологическое. Поэтому и феноменологическая "редукция" в эпистемологическом плане оказы-вается производной. Субъект-объектное дистанцирование уже предпола-гает онтологическую причастность, поскольку человек есть в мире до того, как становится субъектом. На такой презумпции первичности "бытия-в- мире" Р. строит "эпистемологию нового понимания", которая выра-жается в положении о том, что "не существует понимания самого себя, не опосредованного знаками, символами и текстами". Таким образом понимание, по Р., должно развора-чиваться в двух равноправных про-цессах: восстановлении интенции автора как "имени собственного" по отношению к значению интерпретированного текста и равного внимания к субъективности читателя, од-новременно и зависимой от текста, и активной. Учитывая онтологичес- кие претензии такой герменевтики (отказавшейся от презумпции субъ- ективости), задача теперь ставится как реконструкция внутренней динамики произведения, обусловливающей его структурацию, и, с другой стороны, — проекции произведения вовне, порождения "предмета" текста. Истолкование как диалектика понимания и объяснения на уровне имманентного "смысла" текста позволяет, по мнению Р., избежать двух крайностей: 1. Иррационализма не-посредственного понимания, основанного на романтической иллюзии конгениальности субъективностей автора и читателя; 2. Позитивистского представления о замкнутой текстуальной объективности, неза-висимой от читательской активнос-ти и сводящей интерпретацию к экс-пликации абстрактных языковых кодов. Эпистемологически способ обитания, бытия-в-мире может быть схвачен, как полагает Р., в языко-вом опыте через исследования "ре-ференции" метафорических выра-жений и повествовательных интриг, что позволяет придать онтологическому ракурсу онтологическую точ-ность. Р. показывает, что метафора основана на действии "семантической инновации" — присвоении логическим субъектом ранее несоедини-мых с ним предикатов. В основании такого нового семантического прост-ранства лежит интеллигибельная матрица "продуктивного воображе-ния". И подобно тому, как на уровне фразы семантическая инновация порождает "живую метафору", на уровне протяженного дискурса возникает сочиненная "интрига" как раз-ворачивание творческой способности языка и продуктивного воображения в интригообразовании. Понимание поэтому оказывается воспроизведением дискурсивной операции, лежащей в основе семантической инновации. Объяснение (знаковая комбинация) тем самым основано более фундамен-тальной способностью дискурса к инновации и продуктивным вообра-жением. Опираясь на теорию "непрямой референции" Р. Якобсона, Р. показывает, что метафора и интрига (поэзия и история), в своем языковом существовании освобож-даясь от функции непосредственного дескриптивного описания реальнос-ти, тем не менее схватывают более глубокие пласты значений и смыслов посредством "упорядоченного сдвига привычных значений слов" и выходят к горизонту "жизненного мира". Анализ референциальных функций метафорических выражений и повествовательных интриг обогащает тем самым постхайдеггериан- скую герменевтику толкования онто-логического статуса человека в мире точностью аналитических методов изучения языка. Во время чествова-ния Р. в Католическом университете (Nimega) теолог-доминиканец Э. Шил- лебекс отметил: "Будучи философом во всей полноте ответственной мысли, Рикёр не оставляет за скобками экзистенциал своей веры, ибо для него верить — значит толковать. Но, чтобы интерпретировать, следует по-нимать послание".

В. В. Софронов,А.А. Грицанов

РИККЕРТ (Rickert) Генрих (1863— 1936) — немецкий философ, виднейший представитель Баденской школы неокантианства. Преподавал философию в Страсбургском (1888—1891), Фрейбургском (1891—1915), Гейдель- бергском (с 1916) университетах. Основные сочинения: "Предмет познания" (1892), "Границы естествен-нонаучного образования понятий" (1896), "Науки о природе и науки о культуре" (1899), "Философия истории" (1904), "Логика предикатов и проблема онтологии" (1930), "Ос-новные проблемы философской ме-тодологии, онтологии и антропо-логии" (1934) и др. Философские взгляды Р. претерпели серьезную эволюцию, в силу чего они часто выходят за пределы идей его духовного предшественника — Канта, оформляясь то в фихтеанство, то в неогеге-льянство, то в своего рода синтез его первоначальных построений и фено-менологии. Р. продолжил и развил далее представления Виндельбанда о философии как науке о ценностях, которые образуют "совершенно са-мостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта, мир трансцендентного смысла". Философия, по мнению Р., должна представ-лять собой систему, базирующуюся на анализе взаимных отношений между действительностью и ценнос-тями, составляющих так называемую мировую проблему; выявить их возможное единство. Р. проводит су-щественное различие между фило-софией и специальными науками; цель последних заключается в по-знании лишь части действительности, в то время как философия пытается постичь ее целое — то, где действи-тельность сочетается с ценностью и что неумолимо ускользает из ведения частных наук. Отсюда главной задачей философии становится разработка чистой теории ценностей, что предполагает разграничение их различных видов, выявление специфики и взаимоотношения между со-бой. Все эти проблемы Р. относит, главным образом, к культуре и истории и считает, что они должны пред-шествовать решению упомянутой мировой проблемы. Однако философия не растворяется им только в истории и, более того, не исчерпывается исключительно понятием чистой теории ценностей. Ее последней проблемой провозглашается все-таки проблема единства ценности и дейст-вительности, суть которой в отыскании так называемого третьего царства, объединяющего две эти области.

В роли такого посредника Р. и про-возглашает "царство смысла". Ценность всегда проявляет себя в мире как объективный смысл, который, согласно Р., связан с реальным пси-хическим актом — суждением, с которым, однако, не совпадает, далеко выходя за границы непосредственного психического бытия (в отличие от оценки, в которой смысл проявля-ется и которая представляет собой такой реальный психический акт). Смысл, по Р., указывает на цен-ность, и именно она придает этот им-манентный смысл акту оценки; без царства ценностей не было бы никакого смысла. Большое место в философии Р. занимает гносеологическая часть, с которой, по сути, он и начинает возводить все здание своей философии. Цель гносеологии, согласно Р., ответить на вопрос о воз-можности появления трансцендентных ценностей в этом имманентном мире, а также показать возможность перехода от имманентного к транс-цендентному. В конечном счете все эти сложные вопросы оказываются не чем иным, как специфической формулировкой Р. одной из тради-ционных проблем гносеологии. Речь идет о том, откуда познание приоб-ретает свою объективность, или иначе, что представляет собой независи-мый от субъекта предмет познания. Однако поиски трансцендентного объекта не дали Р. ответов на искомые вопросы, так и оставив загадочной тайну соединения имманентной действительности с трансцендентной ценностью. Не отказываясь от идеи единства этих двух "царств" (ибо ее отрицание приводит к утрате смысла самого познания), Р. в поздних своих работах вновь возвраща-ется к проблемам гносеологии, которая постепенно трансформируется в своего рода онтологию, согласно ко-торой целое действительности предстает в виде совокупности четырех взаимосвязанных сфер: чувственно воспринимаемого мира (физическо-го и психического); интеллигибельного мира — ценностей и смысловых образований; мира необъективируе- мой субъективности, в свободных актах которой соединяются ценность и сущее. Три эти сферы бытия ("посюстороннего" в терминологии Р.) дополняются и объединяются чет-вертой, постигаемой с помощью религиозной веры, — миром "потусто-роннего" бытия, в котором сущее и ценность полностью совпадают.

Т. Г. Румянцева

РИСМЕН (Riesman) Дейвид (р. 1909) — американский социолог, юрист и со-циальный психолог. Доктор социальных наук. Профессор университетов в Буффало (1937—1941), Чикаго (1946—1958) и Гарварде (с 1958). Под влиянием психоаналитических ори-ентаций осуществил цикл исследова-ний общественной психики и культуры США. Разработал концепцию типов личности и социальных характеров (в том числе и их эволюции). Полагал, что основные типы характеров соответствуют трем типам общественного устройства. К ос-новным относил три типа характеров: 1) традиционно-ориентированный (на следование своей группе), 2) изнутри-ориентированный (атомисти-ческий и динамический), 3) извне- ориентированный (подверженный внешним влияниям, стандартизации, бюрократизации и космополи-тическим ориентациям). Подробно исследовал "автономную личность" как выразителя позитивного соци-ального характера, ориентированного на свободу, культуру и рациональ-ные цели. Сотрудничал с Фроммом. Изучал явление отчуждения и со-действовал осознанию важности и популяризации данной проблемы. Автор книг "Толпа одиноких: иссле-дование изменений американского характера" (1950, совместно с Н. Глэй- зером и Р. Денни), "Лица в толпе" (1952) и др.

В. И. Овчаренко

<< | >>
Источник: А. А. Грицанов. Всемирная энциклопедия: Философия. 2001

Еще по теме РИЗОМА:

  1. РИЗОМА(фр. rhizome - корневище
  2. СТРУКТУРА (лат. structure - строение, расположение, порядок
  3. НОНСЕЛЕКЦИИ ПРИНЦИП
  4. БЕСОВСКАЯ ТЕКСТУРА
  5. СТРУКТУРА
  6. ЛАБИРИНТ
  7. ЭКСПЕРИМЕНТАЦИЯ
  8. КОНТЕКСТ (лат. contextus - соединение, тесная связь
  9. НОМАДОЛОГИЯ
  10. КОНТЕКСТ
  11. ХАОСМОС
  12. ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ
  13. ИГРА СТРУКТУРЫ
  14. НЕВОЗМОЖНОСТЬ
  15. Постоянная опасность
  16. ТЕКСТОВОЙ АНАЛИЗ
  17. ОНТО-ТЕО-ТЕЛЕО-ФАЛЛО-ФО- Н0-Л0Г0ЦЕНТРИЗМ
  18. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (лат. interpretatio - толкование, разъяснение
  19. ТЕКСТ-УДОВОЛЬСТВИЕ