<<
>>

ВУЛЬГАРНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ

(лат. vulgaris — упрощенный) — по-нятие, введенное в обиход Энгельсом для характеристики взглядов философов материалистической ориентации начала — середины 19 в. К. Фохта (1817—1895, автора "Фи-зиологических писем" — 1845— 1847); Я.

Молешотта (1822—1893, автора "Круговорота жизни"); Л. Бюх- нера (1824—1899, автора работ "Сила и материя", переиздававшейся более 20 раз, "Природа и дух", "Природа и наука"). Течение западноев-ропейской философии, представленное данными философами, возникло под влиянием впечатляющих успехов естествознания в 19 в. Универсальность закона сохранения материи и закона превращения энергии; возможность перенесения объясни-тельной схемы дарвиновского прин-ципа эволюции на область социальных явлений; активные исследования мозга, физиологии органов чувств, высшей нервной деятельности были использованы в качестве аргументов против натурфилософии в целом и немецкой трансцендентально-критической философии в частности. В. М. присущи биологизм, натурализм и эмпиризм при объяснении социаль-ной жизни — классовых различий, особенностей истории народов и т.
д.; эмпиризм в гносеологии, понимании природы теории; отрицание научного статуса философии; противопоставление философии и естествознания. Нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что соответствующая аргументация использовалась представителями В. М. в ходе полемик упрощенно. Отмечая в дискуссии с Вагнером, что "мысли находят-ся в тех же отношениях к мозгу, как желчь к печени или моча к почкам", Фогт имел в виду наличие связи органа и его продукта, о характере же последнего — духовном или вещест-венном — речь не идет. (Вагнер от-стаивал примитивную точку зрения, согласно которой психическое — не функция мозга, а самостоятельная субстанция, которая после смерти тела молниеносно перемещается в иное место мира, а впоследствии спо-собна возвращаться обратно и вопло-щаться в новом теле.) Бюхнер при этом подчеркивал: "Даже при самом беспристрастном рассуждении мы не в состоянии найти аналогии и дейст-вительного сходства между отделениями желчи и мочи и процессом, производящим мысль в мозгу.
Моча и желчь осязаемые, весомые, видимые и, сверх того, отбрасываемые и отпадающие вещества, выделяемые телом, мысль же или мышление, напротив того, не отделение, не отпадающее вещество, а деятель-ность или отправление известным образом скомбинированных в мозге веществ или их соединений... Вслед-ствие этого ум или мысль не сама ма-терия. Мозг не вырабатывает ни-какого вещества, подобно печени и почкам, но производит лишь деятельность, являющуюся высшим плодом и расцветом всяческой земной организации". По мысли Бюхнера, в не-удачном сравнении Фогта содержится правильная главная мысль: "Как не существует желчи без печени, точно так же нет и мысли без мозга; психическая деятельность есть функция или отправление мозговой субстанции". В. М. не сложился в целостную философскую традицию, однако наряду с социал-дарвиниз- мом, позитивизмом и другими течениями философии середины 19 в. способствовал изменению духовной и интеллектуальной атмосферы Западной Европы. С одной стороны, традиция редукции сложных психических процессов к физиологическим проявлениям работы мозга, отрицание идеальной,регулятивной, социальной природы сознания получила продолжение в конце 19—20 в. Традиция была продолжена в принципе радикального монизма в "научном материализме" (Дж. Смит, Д. Армстронг), в принципе физи- кализма в позитивизме и постпозитивизме, в современных вариантах теософских воззрений, биополевых концепциях сознания и др. С другой — имела продолжение и идея Бюхнера о том, что "...одностороннее подчеркивание формы... так же пре-досудительно, как одностороннее под-черкивание материи. Первое ведет к идеализму, последнее — к материализму..." вкупе с мыслью, согласно которой адекватное уразумение вещей ведет "к общему монистическому миросозерцанию". Прямая установка на фундирование философии естест-вознанием не была забыта в ряде ин-теллектуальных течений 20 в.

И. А, Медведева, А. А. Грицанов ВУЛЬФ Моисей Владимирович (1878—1971) — российский психи-атр и психоаналитик. Доктор медицины.

Пионер и лидер психоанализа в России и Израиле. Изучал психиа-трию в Германии под руководством К. Менделя, Ю. Джолли и др. В 1907 перешел на работу в Психиатрический санаторий К. Менделя, где впер-вые познакомился с некоторыми идеями Фрейда, которые воспринял как существенный прорыв в понима-нии нормальных и патологических состояний психики человека. В 1908 прошел психоанализ у К. Абрахама, который в 1909 рекомендовал его Фрейду как "человека активного и достойного доверия". В 1909 вернулся в г. Одессу, где занимался теорией и практикой психоанализа, перево-дами немецкой психотерапевтичес-кой (главным образом психоанали-тической) научной литературы и публикацией ее обзоров (1911). Стал одним из первых детских психоана-литиков. В 1912 обобщил часть своего клинического опыта в брошюре "Заметки о детской сексуальности". С 1912 — член Венского психоана-литического общества. По оценке Фрейда (1914), был единственным профессиональным представителем психоаналитической школы в России. В 1914 переехал в Москву, где занимался психиатрией в одной из частных клиник и преподаванием. Исследовал проблемы неврозов и психозов, психологию маниакально- депрессивного психоза, циклотимию, психологию детства, психологию примитивных культур и другие про-блемы. Работал психиатром в воен-ном госпитале (1920) и научным со-трудником 1-го разряда (с 1922) в Московском государственном пси-хоневрологическом институте. Принимал участие в деятельности круж-ка Ермакова по изучению вопросов психологии художественного твор-чества психоаналитическим методом. Осуществил психоаналитическое исследование творчества актеров. В 1922 был одним из инициаторов организации и сооснователем Рус-ского психоаналитического общест-ва (РПСАО) и в 1924—1927 был его председателем. Осуществлял психо-аналитические исследования психи-ки детей, читал курсы лекций "Введение в психоанализ" (для медиков) и "Диагностика", вел семинар по "медицинскому психоанализу" и ам-булаторный прием пациентов. На-стойчиво, но безуспешно отстаивал право на существование психоанализа и специализированных психоана-литических структур.
В 1926 опубли-ковал "Открытое письмо профессору В. М. Гаккебушу" как ответ на его статью "К критике современного применения психоаналитического метода лечения"(1925), в котором защищал психоанализ и деятель-ность Международной психоаналитической ассоциации. В 1922—1927 принимал активное участие в переводах и публикации книг по психо-анализу в серии "Психологическая и психоаналитическая библиотека" и др. Сыграл значительную роль в создании адекватной русскоязычной психоаналитической терминологии. В 1926 опубликовал брошюру "Фантазии и реальность в психике ребенка". Вплоть до 1927 активно практи-ковал психоаналитическую терапию. В 1927 эмигрировал в Германию. В 1930 опубликовал статью "Поло-жение психоанализа в Советском Союзе", в которой подчеркнул факт энергичного противодействия разви- тию психоанализа со стороны "офи-циальных сил". В полемике с Райхом доказывал невозможность и неприем-лемость объединения психоанализа и марксизма. В 1933 эмигрировал в Палестину (Израиль), где сразу же принял активное участие в органи-зации Палестинского психоаналити-ческого общества (1934). В 1943— 1953 был президентом Израильского психоаналитического общества и ос-тавался его почетным председателем до конца жизни. Содействовал орга-низации Иерусалимского психоана-литического института. Перевел ряд книг Фрейда на иврит. Осуществлял психоаналитическую терапию и проводил соответствующие научные ис-следования.

В. И. Овчаренко

ВУНДТ (Wundt) Вильгельм Макс (1832—1920) — немецкий психолог, физиолог, философ, этнограф и языко-вед. Профессор физиологии и филосо-фии. Один из первых, кто предложил программу построения психологии как самостоятельной науки (струк-туралистское направление). Создал первую психологическую лаборато-рию (Лейпциг, 1879), впоследствии ставшую институтом и международным центром экспериментальной психологии. Школу экспериментальной психологии В. прошли более 170 будущих специалистов в области психологии и смежных с ней дис-циплин из Европы и Америки (среди них О.

Кюльпе, Т. Рибо, Бехтерев, Н. Н. Ланге, Дж. Кеттел, Э. Б. Тит- ченер и др.). Основные работы: "К теории чувственного восприятия" (вып. 1—6, 1858—1862); "Лекции о душе человека и животных" (в двух томах, 1863); "Основания физиологической психологии" (в двух томах, 1873—1874); "Логика" (в двух то-мах, 1880—1883); "Система филосо-фии" (1889); "Очерк психологии" (1896); "Психология народов" (т. 1 — 10, 1900—1920) и др. В области фи-лософии находился под влиянием позитивистской и лейбнице-канти- анской традиции. Рассматривал про-цесс познания как восхождение от непосредственного восприятия обы-денной жизни через рассудочное по-знание частных наук к разумному познанию — философскому синтезу знания о духовных, наделенных волей ценностях. В. предполагал, что такой философский синтез знания снимает дуализм естественнонаучного и психологических методов, свойственных рассудочному познанию. Однако выдвинутая им концепция "аналитической интроспекции", предназначенная для изучения "непо-средственного" опыта, а не только рефлексии ("внутреннего опыта" человека по Локку), и разработанные им программы "двух психологий": экс-периментальной и "социальной" (культурно-исторической) сохраняли механистический и дуалистический характер философских пред-ставлений В. Эти представления сказались в приверженности В. идеям поэлементного членения сознания и психофизиологического паралле-лизма. Экспериментальная (и физио-логическая) психология В. была прежде всего психологией экспери-ментального самонаблюдения, строго ограниченной рамками изучения только низших психологических функций типа ощущений, восприя-тий, внимания, элементарных реак-ций на различные раздражители; т. е., по В., метод интроспекции в процессе эксперимента раскрывает только ту часть переживаний, которая известна испытуемому. Поэтому для ис-следования высших психических функций (речи, мышления, воли) В. предложил принципиально иной ме-тод — анализ элементов культуры и обыденного сознания, главным образом языка, обычаев и нравов, яв-ляющихся формами проявления "коллективной воли" или "народно-го духа".
В его варианте "психоло-гия народов"(область этнической и социальной психологии), недоступ-ная для изучения с помощью экспе-риментальных методов, представлена описательной наукой, фиксирующей "творческий синтез" индивиду-альных сознаний. Обширные и чрез-вычайно ценные материалы на тему психологии народов, собранные В., не превратились в удовлетворитель-ную психологическую теорию, а дуализм вундтовской психологии оказался одновременно дуализмом как метода, так и предмета исследования.

Д. В. Ермолович

ВЫБОРОЧНЫЕ МЕТОДЫ — группа статистических методов, позволяю-щих получить достоверные сведения о некоторой совокупности объектов в результате обследования не всей совокупности, а небольшой ее части. Специфика статистических исследо-ваний состоит в том, что они имеют дело не с отдельными объектами, а с их совокупностями; причем об-следованию подвергаются отдельные объекты, в то время как резуль-таты представляются в обобщенном виде и характеризуют совокупность в целом. Наиболее наглядным при-мером применения В.М. является проба на рынке одной сливы и после-дующее заключение о спелости всех слив в корзине. Результатам такой "экспертизы" можно доверять, если выполняются специальные требова-ния: во-первых, сливы в корзине одного сорта, примерно одного размера и степени зрелости (требование одно-родности) и, во-вторых, слива для пробы была выбрана случайным образом — наугад (требование случайности отбора). В. М. широко применяются в технике, медицине, биологии, экономике, демографии, социологии, психологии и многих других науках и сферах деятельности. Существует два основных подхода к обоснова-нию репрезентативности выборки, т. е. ее способности представлять ге-неральную совокупность в целом. Первый — статистический — подход состоит в обеспечении случайности

Выборочные методы 195

отбора объектов из генеральной со-вокупности. Он базируется на теоре-тическом результате, согласно которому средние значения показателей, вычисленных по разным выборкам, подчиняются определенным статис-тическим законам, если выполняются требования однородности гене-ральной совокупности и случайного отбора. Второй — внестатистичес- кий — подход заключается в теорети-ческом обосновании репрезентативности, если процедуры случайного отбора почему-либо не могут быть применены. Основными методами построения статистических (вероят-ностных) выборок являются простой, стратифицированный и клас-терный случайный отбор. Простой случайный отбор предполагает, что имеется полный список элементов генеральной совокупности, и к нему применяется одна из процедур простого случайного отбора, например с использованием таблиц или ком-пьютерного датчика равномерно рас-пределенных случайных чисел. Из небольшой генеральной совокупности простая случайная выборка может быть извлечена методом лотереи. Частным случаем простого случай-ного отбора является систематический отбор, предполагающий выбор объектов из списка с определенным шагом. При расслоенном случайном отборе генеральная совокупность предварительно разделяется на не-пересекающиеся части, и затем из каждой части независимо друг от друга извлекаются простые случайные выборки. Этот подход в отечест-венной специальной литературе на-зывается также стратификацией, районированием или разукрупнением генеральной совокупности. Рас-слоение генеральной совокупности применяется в следующих случаях: 1. Если генеральная совокупность слишком велика и неудобна для об-следования "в один слой". 2. Если проводится сравнительный анализ разных частей генеральной совокуп-ности. 3. Если в различных частях генеральной совокупности необхо-димо применять разные процедуры отбора. 4. Если расслоение может дать выигрыш в точности исследования. При кластерном отборе генеральная совокупность подразделяется на не-пересекающиеся подсовокупности (кластеры, гнезда) по некоторому объ-ективному и мало зависящему от на-блюдателя основанию. Эти подсово-купности, используемые в качестве промежуточных единиц отбора, состоят, в свою очередь, из более мелких единиц отбора или непосредственно из единиц наблюдения, например респондентов. Если отобранные кла-стеры обследуются полностью (ака-демические группы, рабочие бригады), выборка называется серийной. Если из каждого кластера произво-дится дополнительный отбор единиц наблюдения, мы имеем дело с много- ступенчатой выборкой. Таким образом, кластеры часто выступают в ка-честве промежуточных единиц отбора при построении многоступенчатой выборки. Кластерный отбор приме-няется, когда невозможно получить список генеральной совокупности, а также когда простая или расслоен-ная случайная выборка теоретически может быть извлечена, но не может быть обследована из-за ограниченности средств. Отбор кластерами поз-воляет осуществить выборку со зна-чительно меньшими материальными и временными издержками. Основ-ными методами нестатистического отбора является квотный отбор, ме-тод доступной выборки и метод "снежного кома". Они применяются главным образом в общественных дисциплинах. Отбор квотами пред-полагает субъективный отбор единиц наблюдения в пределах квоты, заданной для слоя, определенного некоторой комбинацией значений квотируемых признаков. В качестве квотируемых признаков чаще всего используются место жительства, пол, возраст, образование, расовая или национальная принадлежность, отдельные характеристики имущест-венного положения. Главным недо-статком квотного отбора является субъективность в подборе респондентов. (Хотя при квалифицированном использовании квотная выборка может оказаться более тонким инстру-ментом социологического анализа, чем вероятностная.) Метод доступной выборки применяется в тех случаях, когда состав генеральной совокупности трудно определить. Самым распро-страненным примером доступной выборки является опрос аудитории СМИ непосредственно через СМИ, когда на вопросы отвечают только желающие (например, когда в прямом эфире про-водится "голосование" телезрителей по телефону). Такие выборки обычно приводят к значительным систематическим ошибкам, но позволяют собрать информацию быстро и с минимальными затратами. Метод "снежного кома" применяется к небольшим генераль-ным совокупностям, состоящим их "редких" объектов — коллекционеров, экспертов по узким проблемам и т. п. Метод заключается в том, что каждого вновь найденного представителя гене-ральной совокупности спрашивают, кого из своих коллег он мог бы пореко-мендовать для участия в исследовании. Отбор заканчивается, когда фамилии в списке начинают повторяться. Основ-ным преимуществом статистического отбора является возможность оценива-ния ошибки выборки статистическими средствами. При нестатистических ме-тодах отбора ошибка выборки стано-вится известна только в тех случаях, когда становится известным истинное значение изучаемого показателя по ге-неральной совокупности (например, после того, как пройдут выборы).

О. В. Терещенко

ВЫГОТСКИЙ Лев Семенович (1896— 1934) — российский психолог, спе-циалист в области фило- и онтогене-за. Автор социокультурной теории сознания. Профессор. Окончил юри-дический факультет Московского университета (1917) и одновременно историко-философский факультет народного университета А. Л. Ша- нявского (Москва). Научно-педаго- гическую деятельность начал в г. Го-меле в Беларуси. С 1924 работал в Москве, в Институте экспериментальной психологии и др. Основал и возглавил Институт дефектологии. Читал курсы лекций в вузах Москвы, Ленинграда и Харькова. Основные сочинения: "Педагогическая психо-логия. Краткий курс" (1926); "Ос-новные течения современной психо-логии" (1930, в соавторстве); "Этюды по истории поведения" (1930, в соав-торстве); "Мышление и речь" (1934); "Умственное развитие детей в процессе обучения" (1935); "История развития высших психических функ-ций" (1930—1931, опубликована в 1960); "Психология искусства" (1925, опубликована в 1965) и около 100 других работ по проблемам общей, детской, педагогической и генетической психологии, педологии, дефектологии, психопатологии, психиатрии, общественно-исторической природе сознания и психологии искусства. Основной задачей своего подхода полагал выявление закономерностей отражения и конституирования че-ловеческой психикой разнообразных исторических, общественных и куль-турных связей. Программу социокультурного направления исследований психики человека, разрабатывавшуюся В. во всех трудах, правомерно свести к следующему: 1. Использо-вание генетического подхода в качестве преобладающего — мышление, по В., должно изучаться под углом зрения его происхождения и истори-ческих трансформаций, т. е. центри-роваться на "истории поведения", а не на его "окаменелостях". 2. Тезис, согласно которому высшие психиче-ские функции имеют социальное происхождение — В. сформулировал так называемый "общий генети-ческий закон культурного развития": "...всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дважды, в двух планах, сперва — социальном, потом — психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребенка, как категория ин- трапсихическая. Это относится одинаково к произвольному вниманию, логической памяти, образованию по-нятий, развитию воли... Разумеется, переход извне внутрь трансформирует сам процесс, изменяет его струк-туру и функции". Особо значимым компонентом данного вывода выступает то, что высшие психические процессы, согласно В., в той же мере характерны диадам, триадам и иным группам индивидов, в какой они присущи отдельному человеку; од-новременно — психические процес-сы в интрапсихологическом контек-сте "квазисоциальны", ибо отражают собственных интерпсихических предшественников. 3. Идея о том, что фундаментальным моментом по-нимания и интерпретации социопси- хических процессов выступает их осуществление "техническими" и "психологическими" орудиями, а также знаками, как опосредующими че-ловеческую деятельность, так и обусловливающими и оформляющими ее (или, по обозначению В., про-цедуры "деконтекстуализации опо-средованных значений"). По мысли В., реконструкцию "деятельностно- го общения" или речи правомерно осуществлять, постигая их как "язык целенаправленного действия" или в безусловном ракурсе их "прагматической" (читай: дискурсивной. — В. О., А. Г.) "нагруженности". Крайне важным для научных интересов В. выступало поэтому формирование понятийно-образующих категори-альных систем на основе форм обоб-щения, взаимодействующих в со-циальных институтах формального образования: динамика эволюции словоформ, которыми оперирует ребенок от "неупорядоченных куч" к "комплексам" и — далее — к органи-зованным совокупностям понятий. В 1925 В. совместно с Лурия опубли-ковал предисловие к книге Фрейда "По ту сторону принципа удовольствия", в котором отмечалось, что Фрейд принадлежит "к числу самых бесстрашных умов нашего века", чью "Колумбову заслугу" составляет открытие феноменов психической жизни, лежащих "по ту сторону принципа удовольствия", и такая интерпретация их, которая содержит ростки материализма. Отдавая должное "громадным теоретическим ценностям" и "положительным сторонам" психоанализа, В. подверг критике его пансексуализм и недо-оценку роли сознания. В 1927 завершил рукопись работы "Смысл пси-хологического кризиса",в которой утверждал недопустимость сведения высших форм поведения людей к их низшим элементам и как следствие неэффективность такого подхода для объяснения -человеческих по-ступков. В 1928 в статье "К вопросу о динамике детского характера" под-держал теорию Адлера и подчерк-нул, что "ни одна из современных психологических идей не имеет такого огромного значения для пе-дагогики, для теории и практики воспитания", как учение Адлера о характере. В работе "Мышление и речь" предложил, в частности, ори-гинальное понимание структуры сознания человека как динамической смысловой системы интеллектуальных, волевых и аффективных про-цессов, находящихся в определенном единстве. Создал культурно-исто-рическую школу в психологии (А. Леонтьев, А. Лурия, А. Запоро-жец и др.).

В. И. Овчаренко, А. А. Грицанов

ВЫРУБОВ Николай Алексеевич (1869—1918) — российский психи-атр, невролог и психоаналитик. Один из основателей, организаторов и лидеров российского психоанали-тического движения. Доктор медицины (1899). Окончил Орловскую гимназию (1888) и Московский уни-верситет (1893). Был принят в Импера-торское Общество любителей естество-знания, антропологии и этнографии (Москва). В 1894—1895 работал в Клинике душевных и нервных болезней Императорской Военно-меди-цинской академии (Санкт-Петербург). Был принят в Общество психиатров (Санкт-Петербург). В 1897—1900 ра-ботал ординатором Психиатрической больницы Святого Пантелей-мона (железнодорожная станция "Удельная" под Санкт-Петербургом). В 1899 защитил докторскую диссер-тацию "О перерождениях нервных клеток и волокон в спинном мозгу при нарастающем параличном сла-боумии", цензором (рецензентом) которой был Бехтерев. В 1900 ста-жировался в Западной Европе, где слушал лекции по психиатрии (Э. Кре- пелина, Э. Менделя и др.), невропа-тологии (В. Эрба, Опценгейма и др.) и работал в лаборатории Ниссля. В 1901—1907 работал директором Психиатрической лечебницы Воро-нежского губернского земства. Активно интересовался новыми идеями в психиатрии и психотерапии. Одним из первых российских психиатров обратил внимание на возможности психоаналитического учения Фрейда. Увлекся психоанализом и стал одним из наиболее деятельных его россий-ских сторонников. В 1909 опублико-вал в профессиональных журналах две статьи: "Психоаналитический метод Фрейда и его лечебное значение" и "Психологические основы теории Фрейда о происхождении не-врозов", фактически ставшие одними из первых российских научных работ по психоанализу. В декабре 1909 первым из российских психиа-тров прочитал в профессиональной аудитории курс лекций (спецкурс) "Психоаналитический метода в изучении и терапии психоневрозов" на организованных А. Н. Бернштейном "Повторительных курсах по психи-атрии для врачей" (Москва). Занимался психотерапией неврозов и использовал при этом методы психо-анализа. Осуществил эксперименты по синтезу психоанализа и гипноза и использования при психоаналитической терапии символов и тради-ций русского православия. В 1910 при активном участии психоаналитически ориентированных коллег- психиатров (Каннабиха и Осипова), организовал и возглавил выпуск нового научного междисциплинарного журнала "Психотерапия. Обозрение вопросов психического лечения и прикладной психологии", фактичес-ки ставшего первым русским психо-аналитическим журналом и одним из первых в мире периодических из-даний по проблемам психоанализа.

Был редактором и редактором-изда- телем этого журнала с первого до по-следнего номера (1910—1914). Спо-собствовал превращению Москвы в один из ведущих психоаналитических центров мира. Опубликовал серию собственных статей по психоанализу. Наряду с врачеванием занимался про-блемами призрения душевнобольных преступников. Преподавал психиат-рию на Московских высших женских курсах. С 1911 был секретарем Русского союза психиатров и невро-патологов. Принимал участие в орга-низации издания "Справочного ли-стка Русского союза психиатров и невропатологов" и Трудов 1-го съезда Русского союза психиатров и не-вропатологов. В январе 1912 был официально избран членом "Общест-ва свободного психоаналитическо-го исследования" (организованного

Адлером в 1911 и впоследствии преобразованного в "Общество инди-видуальной психологии"). С 1914, в связи с началом мировой войны, занимался лечением и исследованием психозов и психоневрозов военного времени. Работал в Московском госпитале для душевнобольных воинов, принимал участие в работе Пси-хиатрической комиссии Красного креста. В 1917 занимался организа-цией Московской конференции пси-хиатров и невропатологов, посвя-щенной повышению эффективности врачебной помощи страдающему на-селению России. Оказал большое влияние на распространение психо-аналитических идей в России, орга-низацию российского психоаналити-ческого движения и формирование российской психоаналитической традиции. Автор работ: "К вопросу о ге- незе и лечении невроза тревоги ком-бинированным гипно-аналитическим методом" (1910), "К психоанализу ненависти" (1911), "К психопатологии обыденной жизни" (1913), "К патологии ассоциации" (1914), "Святой Сатир — Флорентийская легенда. Опыт приложения психоанализа" (1914), "О границах применения по-семейного призрения душевнобольных" (1905), "Психиатрические больницы Рима, Флоренции и Падуи" (1911), "Контузионный психоз и пси-хоневроз" (1914), "К постановке вопроса о психозах и психоневрозах войны" (1915) и др.

В. И. Овчаренко

ВЫСОЦКИЙ Владимир Семенович (1938—1980) — российский поэт. Творчество В. как феномен отечест-венной культуры второй половины 20 в. являет собой форму существо-вания в контексте русской советской традиции экзистенциального на-правления философского осмысле-ния человеческого существования. (См. у Булгакова — по поводу

С. Соловьева — об адекватности поэтического жанра для смыслового самовыражения философии как та-ковой ("Тихие думы") и историческую интенцию экзистенциализма ко внеконцептуальным формам бытия

Высоцкий 197 философского сознания в культуре: Сартр, Камю, Унамуно и др.) При жизни преимущественно воспри-нимался как талантливый актер и всенародно любимый эстрадный ис-полнитель авторской песни. (Статис-тически установлено, что в 1970— 1980-е в СССР число людей, имеющих кассеты с записями песен В. — в большинстве своем записанных на концертах и тиражируемых самиз-датом, — значительно превышало число лиц, имеющих магнитофоны.) Официальными идеологическими структурами не был признан в статусе поэта (ни на уровне членства в Союзе писателей, ни на уровне санк-ционирования публикаций). Цент-ральной проблемой,вокруг которой семантически завязывается фабула произведений В., является сугубо экзистенциальная проблема бытия человека в предельно экстремальной ситуации, требующей от него суще-ствования на грани и за гранью воз-можного и одновременно раскрыва-ющей невозможные, но в предельном экзистенциальном напряжении реа-лизуемые ("...я прийти не первым не могу...") духовно-нравственные го-ризонты личности.(Не случайно песня В. "Охота на волков" использо-валась, в частности, спецслужбами для создания у оперативных сотруд-ников соответствующей психологической установки — как своего рода аналог мантр — перед требующим предельной самоотдачи и нестандартного мышления в экстремальной ситу-ации заданием.) Спектр экстремальных ситуаций, инспирирующих выход человека за границы самого себя (подъем к бытию подлинного Я), задается у В. предельно широко, а именно в таких художественно мо-делируемых диапазонах, как воен-ный ("Набат", "Черные бушлаты", "Мерцал закат, как блеск клинка...", "Разведка боем"); конкретно-исто-рический, как в общероссийском ("Купола", "Что за дом притих...", "Песня о петровской Руси"), так и в советском ("Баллада о детстве", "Банька по-белому") его измерени-ях; социально-маргинальный, вклю-чая криминальный ("Был побег на рывок...", "Весна еще в начале...", "Зэка Васильев и Петров зэка") и де- виантный ("Письмо с Канатчиковой дачи", "Песня о сумасшедшем доме", "Палата наркоманов") его варианты; спортивный ("Про конькобежца на короткие/Дистанции, которого заставили бежать на длинную", "Вратарь", "Вес взят"); альпинист-ский ("Здесь вам не равнина...", "Вершина", "Горная лирическая") и др. Подлинность человеческого су-ществования конституируется и проявляет себя в таких сугубо экзис-тенциальных контекстах, как кон-текст нравственного выбора ("Притча о Правде и Лжи", "Тот, который не стрелял"); героического подвига ("Две песни об одном воздушном бое"), самосожжения в творчестве ("Песня певца у микрофона", "О фа-тальных датах и цифрах", "Серебря-ные струны"); утверждения права на личный выбор ("Чужая колея", "Бег иноходца"); постижения истины ("Горизонт"); любви и ревности ("День-деньской я с тобой, за тобой...", "Дом хрустальный", "Рядо-вой Борисов..."); измены и преда-тельства ("Я полмира почти через злые бои...", "Она была чиста, как снег зимой..."); разлуки ("Песня Марьи", "Мы ждем", "Мне каждый вечер зажигает свечи..."); одиночества ("Ни славы, ни коровы...", "Дела", "Человек за бортом"); непонятности и невостребованности ("Памятник", "Песня о вещей Кассандре"); проще-ния ("Дорожная история"); свободы ("Дайте собакам мяса...") и встречи со смертью ("Кто-то высмотрел плод, что неспел...", "Кони привередливые", "Попытка самоубийства", "Райские яблоки") и др. Сюда же примыкают и экзотические, сюжет-но смоделированные экстремальные ситуации типа скачки от волков ("Погоня"), бунта на борту ("Пиратская") или самоаппендэктомии корабель-ного врача ("Операция в зеркале"). В рамках этого веера сюжетных кон-текстов задается как предельно до-стоверный, чувственно артикулированный, так и сугубо метафорический аспект конституирующей подлинную экзистенцию экстремальности ("Беда", "Пожары", "Мои похоро- на"). Человеческое бытие моделиру-ется В. не просто в пограничных, но в бифуркационных ситуациях, задающих одновременно и онтологическую неопределенность перспективы разрешения оппозиции Жизнь — Смерть, и открытый горизонт морального выбора между подлинным бытием и превращенными формами существования. Именно реализация себя, мужественное осуществление экзистенциального выбора в узловой точке судьбы объединяет пеструю галерею персонажей В.: парашютиста в "Затяжном прыжке" и канато-ходца в "Натянутом канате", моряков ("Мы говорим не штормы, а шторма...") и саперов ("Зарыты в нашу память на века..."), акваланги-стов ("Марш аквалангистов") и зи-мовщиков ("Белое безмолвие"), под-водников из "Спасите наши души..." и заключенного из "Побега на рывок", геолога из "Тюменской нефти" и шофера из "Дальнего рейса", во многом автопортретного Александра Кулешова из "Романа о девочках" и воюющих черногорцев, умирающих "до тридцати" ("Водой наполненные горсти..."), обретающего смысл бытия датского принца ("Мой Гамлет") и постигающих его бессмысленную абсурдность наших соотечественников ("Парус", "Моя цыганская"), — все они, как ныряльщик ("Упрямо я стремлюсь ко дну..."), ставят своей целью "добраться до глубин, // до тех пластов, // до самой сути", не-смотря на то что "глубина не прини-мает", исходя из внутреннего зова и необходимости достижения под-линности бытия, понятой в качестве непреложной и фундаментальной ценности. Для В. характерно не толь-ко заострение экстремальной ситуа-ции, но и высвечивание ее многомер-ности и глубины, последовательно раскрывающейся в событийно-онто- логическом, социально-психологи-ческом и духовно-нравственных планах. Так, например, "Дорожная история" преломляет человеческую экзистенцию через ситуации катаст-рофы (авария и изоляция), нравст-венного потрясения (предательство друга) и духовного катарсиса (прощение), трансформируя проблему физического выживания в проблему сохранения самости. Аналогично и стихотворение "Тот, кто раньше с нею был", семь строф которого по-гружают героя в сюжетный контекст, последовательно модифицирующийся в пограничные ситуации ослепления любовью, ревности, драки, больницы, тюрьмы, разлуки, измены, прощения и готовности (отстаивая свое достоинство) пройти весь этот путь с самого начала. Даже, казалось бы, в юмористически аранжи-рованной песне "О любви в средние века" рыцарский поединок развора-чивается не только как турнирное состязание, уже само по себе ставящее героя на грань между жизнью и смертью, но и как бой за независи-мость, борьба за любовь, противостояние королю и отстаивание приорите-тов частной жизни ("...мне наплевать на королевские дела"), разрешаясь не в достигнутом триумфе, а в по-стигнутой иронии судьбы. Исходное существование человека фиксируется В. как традиционная для экзис-тенциализма заброшенность в бытие ("меня, должно быть, ловко разыграли" в "Масках"; "час зачатья я помню не точно" в "Балладе о детстве"), причем основной и исчерпыва-ющей характеристикой этого бытия является его человеконесоразмер- ность и абсурдность: "Петарды, кон-фетти... Но все не так"; "Нет, ребята, все не так, // все не так, ребята...". В контексте онтологически заданного социально неадекватного и экзис-тенциально превращенного сущест-вования ("Маски", "Баллада о манекенах", "Мы все живем как будто, но...") прорыв к подлинной экзистен-ции обретает космическую семанти-ку сдвига бытия с мертвой точки ("Мы вращаем Землю"). Однако ре-прессивная нормативность превра-щенных форм бытия делает судьбо-носной и выходящей за пределы санкционированной легитимности любую попытку принятия собствен-ной аксиологической шкалы или ин-дивидуальной поведенческой модели (ср. с "индивидуальным проектом существования" Сартра), артикули-руя проблему нравственного выбора как проблему выбора между безличной, но благополучно адаптированной к социальному контексту ниве- лированностью, с одной стороны, и маргинальностью — с другой: "Что делать мне — бежать, да поскорей? А может, вместе с ними веселиться?" Проникновение программ обществен-ной унификации в глубинные структуры индивидуального сознания ("Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее" — ср. с внутриментальным статусом социального цензора как "отсутствующего господина" в фи-лософии Франкфуртской школы и у Фуко) приводит к обретению уни-фицированной безличностью статуса социальной нормы, когда большин-ство "уже не в силах отличить свое лицо от непременной маски", а также остро ставит вопрос о возможности противостояния онтологически заданной тотальной фантомности — хотя бы на уровне прецедента. В этом контексте формула "если не я, то кто же?" имплицитно фундиру-ет у В. ключевую для его творчества идею личной ответственности за свой моральный выбор перед лицом Человека, понятого и как осязаемо- конкретный близкий, и как челове-чество: "Мне судьба — до последней черты, до креста // Спорить до хри-поты (а за ней — немота). // Убеждать и доказывать с пеной у рта, // Что — не то это вовсе, не тот и не та!.. // Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, — // Повторю даже в образе злого шута... // Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу! // Может, кто-то когда-то поставит свечу // Мне за голый мой нерв, на кото-ром кричу... // Лучше голову песне своей откручу, — // Но не буду скользить, словно пыль по лучу!" Особое значение приобретает в этом контексте тема судьбы, артикулированная в творчестве В. в остро лич-ном ключе и персонифицированная посредством вариативного спектра образов: от фольклорно-мифологи- ческих "Кривой да Нелегкой" в сти-хотворении "Две судьбы" до бездомной собаки в "Песне о судьбе". Последняя оборачивается у В. раз-личными своими гранями, становясь то безразличною Судьбою, то благожелательной Фортуной, то без-жалостным Роком, "хватающим за кадык". Фортуна, однако, не столько опекает и осыпает ласками, сколько сама ищет опеки, голодным псом "ласкается, дрожит". Специфический фатализм В. — в основе своей — принципиально не онтологичен, но экзистенциален: это своего рода фатализм сделанного раз и навсегда морального выбора, принятой присяги подлинности, верность которой однозначно определяет несение из-бранного креста ("Мой путь один, всего один, ребята, — // Мне выбора, по счастью, не дано"), как бы ни была принятая судьба тяжела ("Не-легкая"), как бы ни вырывалась из унифицированного нормативного стандарта ("Кривая" — ср. с модели-руемой в "Памятнике" посмертной подгонкой под канон: "Я хвалился косою саженью — // Нате, смерь- те! — // Я не знал, что подвергнусь суженью // После смерти, — // Но в привычные рамки я всажен — // На спор вбили, // А косую неровную сажень — // Распрямили // ...Саван сдернули — как я обужен, // Нате, смерьте! — // Неужели такой я вам нужен // После смерти?!"). В поэтике

в метасемиотическом ключе исполь-зуются самые различные культурные коды (от античных и славянских мифологем до парафразов метафорики

Дали), переключение с одного кода на другой, столкновение их в од-ной метафоре в качестве метакода, что позволяет не только интерпре-тировать тексты В. в качестве вир-туозного прецедента языковых игр (см. Языковые игры), но и квалифи-цировать его творчество в контексте 1960—1970-х как феномен своего рода пред-постмодернизма. Тексты В. не только, как было показано М. Пфистером, интертекстуальны (см. Интертекстуальность), но так-же близки к произведениям постмо-дерна и по своей структуре, будучи организованными как сложные се-миотические системы (демонстрирующие наряду с сюжетно-векторной архитектоникой и архитектонику ризомы (см. Ризома): "Я не люблю", "Парус" ("Песня беспокойства") и др.), восприятие каждой из которых возможно — в зависимости от интеллектуального уровня и вклю-ченности в знаковые коды культуры читателя-слушателя — в планах и жанрово-бытового фабульного сюжета, и острого социального гротеска, и пронзительного опыта открове-ния, и рефлексивной метаиронии, и абстрактно-символической фило-софской притчи;однако органичная сопряженность названных семанти-ческих аспектов придает самым глу-бинным содержательным пластам произведений В. пронзительную че- ловекосоразмерность. Конституиро- вание творчества В. вокруг извечных и не имеющих однозначного решения проблем человеческого бытия в его как личностно-индивиду- альном, так и в социальном измерении ("А мы все ставим каверзный ответ // И не находим нужного вопроса" в стихотворении "Мой Гамлет") не только выводит его за пределы тра-диционных оценочных дихотомий, делая невозможной его идентификацию в аксиологически асимметричных оппозициях типа "просовет-ский — антисоветский", но и задает его имманентную философскую ар-тикуляцию.

М. А. Можейко, А. А. Грицанов

<< | >>
Источник: А. А. Грицанов. Всемирная энциклопедия: Философия. 2001

Еще по теме ВУЛЬГАРНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ:

  1. ВУЛЬГАРНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ
  2. МАТЕРИАЛИЗМ
  3. МАТЕРИАЛИЗМ ЭПИКУРА
  4. ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
  5. Глава Х. Ведет ли благосостояние к материализму?
  6. ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
  7. ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
  8. МАТЕРИАЛИЗМ В ДРЕВНЕМ РИМЕ. ЛУКРЕЦИЙ КАР
  9. ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
  10. МАТЕРИАЛИЗМ
  11. диалектическом материализме
  12. ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
  13. 6. Антропологический материализм Л. Фейербаха
  14. МАТЕРИАЛИЗМ (лат. materialis - вещественный