<<
>>

3.4. Товарное производство: про-тиворечия и пределы в XXI веке(«рыночноцентрическая» экономическая теория уста-рела)

В экономической теории, осо-бенно неоклассической, но отчасти даже и марксист-ской, к сожалению, широко распространен вне-исторический взгляд на рынок как некий универсаль-ный механизм эффективной аллокации ресурсов, являю-щийся социально-нейтральным и адекватным «естест-венной» природе человека как эгоиста.

В то же время всякий знаток диалектико-материалистического, исторического метода марксизма хорошо знает, что к числу основных его достижений относится, в частно-сти, системное, исторически конкретное понимание экономики с акцентом на качественной специфике ее этапов.

Ныне, в начале XXI века, переживая глубинные социально-экономические трансформации, нам особенно важно использовать этот методологиче-ский подход.

В этой связи нам представляется особенно актуальным аргументировать в предлагаемом ниже тексте следующие три тезиса.

Первый.

В современной экономической теории, в тои числе, в значительной степени и гетеродоксальной, доминирует рыночноцентрическая модель.
Эта модель не только устарела, но и тормозит развитие экономической нау-ки.

Второй. Т.н. «рынок» – а на марксистском языке мы бы строго назвали это системой отношений товарного производства – за последние десятилетия существенно изменился по сравнению не только с рын-ком эпохи свободной конкуренции и его модификациями в эпоху подрыва этой свободы в условиях империализ-ма, но и с социально-ограниченным, регулируемым рынком второй половины ХХ века. Новый век делает все более актуальной проблему развития тотального корпоративно-сетевого рынка.

Третий. Рыночные отношения тормозят развитие «экономики знаний»; бо-лее того, в неоэкономике наблюдается обратно-пропорциональная зависимость меры креативности дея-тельности и ее коммерциализации. Господство же ры-ночного фундаментализма в современных развитых эко-номических системах приводит к приоритетному разви-тию превращенных форм творческой деятельности (от финансовых спекуляций до масс-культуры).

Проблемы преодоления «рыночноцентрической» модели экономической теории

Господствующая в настоя-щее время в мире и в России экономическая теория, при всём многообразии её течений, обладает (если мы на время оставим в стороне ныне пока непопулярный марксизм и близкие к нему школы) неким удивительным свойством: для монетаристов и кейнсианцев, неоин-ституционалистов и дирижистов – практически для всех них (равно как и отображающих эти теории учеб-ники) центром теоретического мироздания является Его Величество Рынок.

В самом деле, посмотрев на любой учебник economics'а (разве что за исключением некоторых отечественных, написанных экс-марксистами), мы сразу же заметим, как там характе-ристики экономики вообще практически без каких-либо оговорок превращаются в характеристики рынка: нали-чие спроса и предложения, денег, капитала, «бюджет-ных ограничений», прибыли ниоткуда не выводится, иная экономика если и упоминается, то как некоторое исключение, экономические цели и мотивы по сути сводятся к денежным – перечень легко продолжить.

При этом сей факт – сведение экономики к рынку – одновременно и не замечается, и не подвергается со-мнению (и здесь, как мы покажем ниже, нет парадок-са). То есть, конечно же, если Вы спросите экс-советского политэконома, когда-то неплохо, а то и блестяще знавшего марксизм, тождественны ли понятия «экономика» и «рынок», он, скорее всего, вспомнит, что нет. Может быть, ещё немного подумав, даже до-бавит (блистая некогда имевшем место проникновением в тайны экономических и экономико-философских руко-писей К. Маркса), что при том именно рыночно-капиталистическая система есть наиболее развитый вид «экономической общественной формации». Но если этот вопрос не ставить...

практические и ме-тодологические

причины «рыночноцентриз-ма»

По-видимому, читатель уже догадался, что авторы рано или поздно должны будут использовать параллель с Птолемеевской геоцентрической моделью вселенной. В самом деле, давайте задумаемся, почему вплоть до XV-XVII веков (а в России для большинства неграмотного населения аж до начала XX века) гео-центрическая модель оставалась абсолютно господ-ствующей? Потому, что её противников отправляли на костёр? Да, и это правда, но решение проблемы лежит в другой плоскости: для феодальной (основанной на натуральном хозяйстве и крепостничестве) экономики, сословно-иерархической «политики» и догматически религиозной духовной жизни любая иная теория миро-устройства была (1) не нужна и (2) опасна (опасна угрозой теоретической критики сложившегося миропо-рядка, являющейся, как правило, прологом практиче-ского изменения последнего).

Именно практика той эпохи, требовавшая локальной, привязанной к общине-поместью-приходу, замкнутой, движущейся в рамках природного цикла, традиционной жизни, превращала [ложную] птолемеевскую модель в необходимую и дос-таточную теоретическую предпосылку тогдашнего мира, а [истинную] систему Коперника-Галилея-Бруно делала ненужной и опасной. Однако гелиоцентрическая тео-рия, наука и истина были нужны для иной практики – практики разрушения феодально-замкнутого социально-экономического пространства, кругового социально-экономического времени, тоталитарно-догматической идеологии...

Конечно, аналогия – не доказа-тельство, но она вполне может послужить прологом и иллюстрацией к доказательству.

В принципе сходная ситуация вновь наблюдается сегодня в эконо-мической теории. Вновь – ибо XXI век повторяет (причём во многом в фарсовом виде) ситуацию казав-шегося всеобщим и вечным господства рыночно-буржуазного строя позапрошлого столетия. Тогда для окончательной победы, а сейчас для самосохранения и консервации этой системы была не нужна и опасна всякая иная, кроме «рыночноцентрической», экономи-ческая теория.

Во-первых, для экономических субъектов, практически (а не только идейно) сращен-ных с рыночной системой (некритично подчинённых то-варному, денежному и т.п. фетишизму), иная теория и не нужна. Их практическая экономическая жизнь све-дена к выбору решений, где критерием является мак-симизация денежного богатства и его производных в кратко- или долгосрочном периоде и, соответственно, им нужна чётко привязанная к этим практическим за-дачам наука. И «рыночноцентрическая» теория в прин-ципе справляется с решением этих задач.

Более того, во-вторых, эта теория оберегает этих субъек-тов от любых лишних, опасно критических постановок и вопросов, указывающих на наличие других, не ры-ночных миров. Она теоретически «доказывает» (как это в своё время делали отцы церкви, защищая посту-латы Птолемея), что иного мира нет, вроде бы как бы и не было (раз уж о не-рыночном производстве, рас-пределении и потреблении упорно «забывает» теория, то простым смертным и подавно о них знать не следу-ет) и уж точно никогда не будет.

Аминь.

Наконец, в-третьих, любая теоретическая школа, указывающая на то, что рынок не есть единственно-возможное устройство жизни, опасна, как была опасна в своё время гелиоцентрическая модель строения все-ленной: и в том, и в другом случае правящие силы отторгают вредное для них знание (правда, критиков рыночноцентрической парадигмы пока еще – тьфу-тьфу-тьфу – не тащат на костер). Для сохранения господ-ства глобальной гегемонии капитала и «рыночного фундаментализма» (термин Дж. Сороса) опасна актив-ная пропаганда теоретических представлений, показы-вающих, что рынок (как экономическая система, об-служивающая большую часть трансакций большей части человечества) окончательно победил только в… конце XIX века – начале XX века. До этого же человечество много столетий мучительно пыталось перейти к рынку и капиталу, заплатив за это ценой кровопролитнейших революций и войн (чего стоит хотя бы самая кровавая война XIX века – между Севером и Югом в США, да и Первую мировую войну явно не большевики развязали), колониального угнетения и т.п. (В скобках замечу: экономикс вообще «видит» только развитые системы, а то и вообще исключительно американскую экономику, оставляя на долю особых дисциплин, лежащих «по ту сторону» собственно экономической теории, – компа-ративистики и экономики развития – хозяйственную жизнь 4/5 человечества).

Еще более опасен три-виальный вопрос: если рынок есть особая форма коор-динации, одна из многих исторически существовавших форм распределения ресурсов, если он когда-то (как господствующая форма – всего лишь сто-двести лет назад) возник, то это означает, что рыночная эконо-мика – не более, чем исторически ограниченная, имеющая не только начало, но и конец, экономическая система? И уж совсем вредоносным станет серьезный теоретический анализ (к тому же анализ самокритич-ный, указывающий на собственные ошибки и грехи апо-логетики) реальных ростков реальных пострыночных и посткапиталистических отношений .

Этот анализ опасен не только тем, что пробуждает излишнюю (для подчинённых без остатка рынку мещанина-потребителя и мещанина-бизнесмена) пытливость ума и вредные во-просы, но, прежде всего тем, что показывает:

историчность рыночной экономики как системы, ко-гда-то возникшей и – как все исторические системы – когда-то долженствующий перерасти в другую экономи-ческую систему (возможно, если следовать букве и духу марксизма, составляющей «всего лишь» базис для постэкономического «царства свободы»);

реальные противоречия рыночно-капиталистической экономики, обусловливающие возможность и необходи-мость её заката;

различие между видимостными механизмами её функционирования и лежащими в их ос-нове (и скрытыми превращёнными формами так, как хо-роший макияж и модные одежды скрывают действитель-ный возраст и вид женщины) существенными чертами товарных отношений и капитала;

ростки и эле-менты реальных не-рыночных (в том числе и пост-рыночных) отношений в мировой экономике;

теоретические модели, объясняющие кто, как и по-чему может и будет способствовать рождению новых, идущих на смену рынку и капиталу, отношений.

И поскольку такие теоретические построения опасны, постольку их можно и должно (с точки зрения адептов «рыночноцентрической» модели) не замечать как несу-ществующие или объявлять маргинальными (что не ли-шено своеобразных оснований – Коперник и Галилей 500 лет назад и в самом деле были «маргиналами»), а в случае невозможности этого – объявлять ложными.

Если же и это не удаётся, то можно переходить и к административно-политическим методам (в демократи-ческих странах последние, как правило, используются редко и осторожно).

И если вопросы замалчива-ния и административно-политического давления выхо-дят за рамки данной статьи, то вопросы априорной ложности не «рыночноцентричной» теории могут и должны быть нашим предметом.

Мы не случайно выше написали «априорно»: доказательств по сути де-ла нет, за исключением попыток критики марксистской теории товара и капитала. Никто, собственно, и не пытался доказать, что (1) не было до-рыночных отно-шений производства, распределения и потребления ре-сурсов, что (2) сегодня нет пострыночных отношений и (3) завтра невозможно господствующее распростра-нение последних.

По-видимому, легко предполо-жить, что первый тезис никто оспаривать не станет. Впрочем, и здесь возможны некоторые возражения. За-то положения (2) и (3) вызовут, как минимум, удив-ление, а то и жёсткое отторжение вкупе с обвинением в догматической старомодности и приверженности от-вергнутым всем цивилизованным миром пережиткам «коммунизма» (еретики, в общем…).

до-рыночные экономические отношения как феномены практики и предмет теории

Начнём наш анализ с мате-рии, наиболее близкой и понятной читателю – до-рыночных экономических отношений. Эмпирически они хорошо знакомы большинству экономистов, хотя на них не принято обращать внимание. В самом деле, такие способы связи производителя и потребителя (коорди-нации, аллокации ресурсов), как натуральное хозяй-ство и различные формы обмена деятельностью в общи-не (кооперация и разделение труда, дарение, пожерт-вование и т.п.), бартер (переходное к товарообмену отношение, насилие (в частности, войны, грабежи и т.п.) как способ перераспределения ресурсов хорошо известны. Хорошо известны и такие формы присвоения богатства (труда и его продуктов, человека, земли) и его отчуждения, как азиатская деспотия, рабство, крепостничество и иные разновидности того, что К.

Маркс назвал личной зависимостью. Наконец, феномен ренты как особого способа получения дохода, произ-водного от этих способов присвоения (хотя и не только от них) вообще очевиден, а неоинституциона-лизм «поиск ренты» числит среди и ныне существующих способов координации. Несколько менее известны за-коны воспроизводства добуржуазных отношений («ази-атский цикл» и др.), но их несколько меньшая из-вестность не означает их отсутствия.

Перечень можно было бы продолжить, но главное читателю, ви-димо, уже понятно. Гораздо важнее прокомментировать некоторые возможные возражения.

В этой связи необходимы две ремарки.

Первая. Профессиональ-ному исследователю хорошо известно, что в дорыноч-ных системах экономические отношения были синкре-тично сращены с традицией, отношениями насилия и другими социально-волевыми формами («внеэкономиче-ское принуждение», личная зависимость и т. п.). Эта сращенность не означает, однако, того, что эти от-ношения не складывались и по поводу производства, распределения и потребления; что они не обеспечива-ли и определённое распределение ресурсов; что с ни-ми не были связаны особые мотивы, цели и производ-ства. По-видимому, здесь экономист должен возра-зить, что эти цели и мотивы являются не экономиче-скими, так как их субъекты стремились не к максими-зации прибыли, денег. Но мы о том и пишем, что эко-номику нельзя сводить исключительно к товарно-денежным отношениям. Увеличение количества лично зависимых работников, земельных угодий, ренты и т. п. было (и остаётся) частью процесса воспроизводст-ва, т. е. экономической жизни в широком смысле сло-ва.

Вторая ремарка. Да, скажут наши оппоненты, когда-то действительно существовали не-рыночные формы организации производства и распределения, но это далёкое прошлое и сия проблематика не актуальна для современной экономической теории. Здесь автору уже можно возликовать: указывая на неактуальность исследования до-рыночных экономических отношений, вы тем самым признаёте их существование, следова-тельно (NB!), вы признаёте тот факт, что рынок и товарные отношения исторически ограничены, что они когда-то возникли и потому не могут быть квалифици-рованы как «естественные». Соответственно, не может быть квалифицирован как «естественный», не отдели-мый от человеческой природы интерес к максимизации денег (у труда и производства, следовательно, могут быть другие цели и мотивы) и т. п.

Грамотный экономист-теоретик, знакомый с историей экономики и экономической мысли, скажет, что всё это – очевид-но. Да, согласимся мы: это очевидно. Но при этом позволим себе вопрос: почему же тогда во всех учеб-никах economics эта очевидность игнорируется и, бо-лее того, в неявной форме читателю навязывается не-что прямо противоположное?

А теперь к вопросу об актуальности исследования до-рыночных экономиче-ских отношений.

Во-первых, как мы уже заметили выше, человечество тысячелетиями осуществляло про-изводство в условиях, когда рынок был лишь перифе-рией хозяйственной деятельности. Рынок стал господ-ствующей в мировом масштабе формой производства и распределения ресурсов в лучшем случае в конце XIX века. Более того, вплоть до середины XX века боль-шая часть производства и распределения в Африке и Азии была сосредоточена в рамках натуральных хо-зяйств. В России вплоть до начала XX столетия 80 процентов населения (крестьянство) преимущественно было занято натурально-хозяйственной деятельностью. В Европе (за исключением Англии, Франции, Голландии и Бельгии) ещё в XIX веке шла борьба между до-рыночным, полу-феодальным и рыночным (включая рынок труда и капитала – т. е. такой, как его ныне описы-вают учебники, выдавая за «естественный», т. е. как бы вечный) способами производства и присвоения. Ра-бочая сила стала по преимуществу товаром во многих странах Европы лишь в конце XIX века (а в России – только в XXI, может быть, станет), а до этого гос-подствовали различные переходные формы. Может ли серьёзная теория игнорировать эти закономерности истории?

Во-вторых, нынешняя экономика, как известно, является глобальной. Но это означает не только рост мировых потоков товаров и капиталов, но и углубление качественных противоречий в мире. В экономике стран 3-го мира, особенно беднейших, где проживает, соответственно, 5 и 1,2 миллиарда жите-лей Земли и где сосредоточены наиболее жёсткие про-тиворечия современности, до сих пор принципиально важна роль названных выше до-рыночных отношений и переходных форм, соединяющих современный рынок и иные экономические отношения.

В этих странах не просто велико влияние социо-культурных (религия, традиции), т. н. «цивилизационных» факторов на эко-номику. Противоречия глобализации и внутренние про-тиворечия приводят к тому, что в мусульманских (но не только) странах в XXI веке вновь (NB!) начинают складываться элементы новой (возможно, переходной) социально-экономической системы. Последняя противо-речиво соединяет элементы позднего капитализма и восстанавливаемых реверсивным ходом истории в новом виде отношений натурального хозяйства, общинности, личной зависимости (преимущественно, естественно, в новых, специфических, требующих самого пристального изучения формах), государственно-деспотического, замешанного на традициях и внеэкономическом принуж-дении (клановом, родовом, тейповом и т. п.) спосо-бах присвоения и отчуждения, координации, принятия экономических решений, перераспределения ресурсов.

Все это не означает отсутствия в этом эконо-мическом пространстве рынка и капитала – там, по-вторю, господствуют переходные отношения, но это означает, что рыночноцентрическая, более того, ис-ключительно рыночная экономическая теория сугубо недостаточна (если вообще продуктивна) для анализа этих развивающихся новых реалий социально-экономической жизни.

В-третьих, так называемые «пост-коммунистические», трансформационные экономи-ки так- же требуют отказа от теоретического рыноч-ного фундаментализма. Дело в том, что здесь (осо-бенно в странах СНГ) в результате попыток насильст-венной реализации рыночных реформ в условиях, не-адекватных технологических (высококонцентрированное производство, переутяжелённая структура экономики и т.п.), социо-культурных, политических и т. п. фак-торов (а об этом написаны десятки книг и сотни ста-тей) возникла крайне странная экономическая систе-ма, имеющая лишь видимость рыночной (и даже капита-листической), но в действительности скрывающей сложно структурированный пласт малоизученных и крайне специфических отношений.

И дело здесь не только в том, что в результате перехода от плана к якобы рынку в СНГ быстрее всего в массовых мас-штабах стали расти до-рыночные (до-буржуазные) и полу-рыночные (переходные) отношения – а это и на-туральное хозяйство, и «поиск ренты», и личная за-висимость во всем многообразии форм власти новой «аристократии» (от боссов организованной преступно-сти – этих полулегальных «баронов» новой России – до новой номенклатуры из лона высших государствен-ных чиновников и сращенных с ними олигархов – «гра-фов», «князей» и «генерал-губернаторов» XXI века).

Дело в том, что основой экономики России и других стран СНГ всё более становятся кланово-корпоративные (номенклатурно-олигархические и за-частую полукриминальные) структуры, имеющие вид «обычных» корпораций, но в сущности представляющих собой сложные переходные формы, включающие не толь-ко отношения акционерного капитала и наёмного тру-да, но и сложные механизмы личной зависимости и внеэкономического принуждения.

Опять же заме-тим: это далеко не классические феодальные отноше-ния, но это отношения, анализ которых будет мало-достоверен (ибо он будет скользить по поверхности) в рамках маркетоцентрической парадигмы.

Более того, маркетоцентрическая парадигма, будучи приме-нена к анализу социально-экономических трансформа-ций в наших странах (а это господствующий подход, как в отечественной, так и в западной науке), при-водит к доминированию телеологического, нормативно-го подхода, который существенно искажает картину действительных отношений в нашем мире. В самом де-ле, практически всегда исходят как из аксиомы из того, что в наших странах происходит переход именно к рыночным отношениям. Спорят о том, как быстро он должен осуществляться, какой тип рынка должен быть создан, но, как правило, не задаются вопросом: ка-кие экономические отношения действительно развива-ются в России, СНГ и т. п.?

Причины этого дос-таточно очевидны: эта парадигма в принципе не по-зволяет увидеть никакого иного выхода, кроме рыноч-ных механизмов, ибо все остальные социально-экономические отношения в крайне поляризованном свете рыночноцентрического mainstream’а просто не видны.

Да, конечно, в мире ныне господствуют рыночные отношения, руководство страны строит рынок и все официальные институты имеют рыночные имена. Но это ещё не означает, что мы на деле движемся ис-ключительно в этом направлении. В СССР и других странах «реального социализма» уже был опыт норма-тивно-телеологического подхода, когда треть челове-чества провозгласила социалистическую систему, вла-сти заявили, что мы строим коммунизм, все официаль-ные институты имели социалистические имена, а по-давляющее большинство не только граждан, но и учё-ных (в том числе – западных советологов) были уве-рены в том, что экономический строй в СССР имеет социалистическую природу. И что же? Ныне очень мало кто из критически мыслящих учёных (кроме догматиче-ски-ортодоксальных коммунистов и некоторых динозав-ров-антикоммунистов) однозначно соглашаются с этой тезой.

Так и ныне mainstream на веру принимает идеолого-политические установки и, исходя из них, более чем предвзято ищет им подтверждения на прак-тике. И методология «рыночноцентризма» для этого нормативно-телеологического подхода крайне полезна и, более того, необходима.

Между тем, реаль-ная экономическая жизнь трансформационных экономик много сложнее и «рынок» (да и то крайне специфиче-ский) есть лишь один из многих сложно структуриро-ванных пластов нашего экономического пространст-ва.

Возвращаясь к проблеме не-рыночных отно-шений в современной мировой экономике, замечу, что, в-четвёртых, капитал развитых стран – транснацио-нальных корпораций и других глобальных игроков на полях мировой экономики (НАТО, ВТО, МВФ и т. п.) – включает в свой арсенал широкий спектр не-рыночных (во всяком случае, в классическом смысле economics'а) методов власти и подчинения работников и клиентов , не описываемых на стандартном «марке-тологическом» языке.

существуют ли постры-ночные

экономические отношения?

И всё же главное для автора в данном случае – под-черкнем – это не столько доказательство актуально-сти изучения до-рыночных отношений (они, согласимся с оппонентами, ныне составляют весьма важную, но не основную часть экономического пространства), сколь-ко иной, уже предложенный выше в качестве гипотезы, а ныне в меру сил объяснённый вывод: рынок (как его трактует economics, т. е., повторю, в единстве рын-ков товаров, капиталов, труда) есть исторически ог-раниченная, относительно недавно ставшая господ-ствующей в мире, экономическая система. Это доказы-вает, в частности, долгое существование и сохране-ние доныне до-рыночных экономических отношений.

Но если это так, то тогда вполне логичным выгля-дит утверждение, что рынок как исторически ограни-ченная экономическая система имеет не только своё начало, но и свой конец. Иными словами, перед нами встаёт вопрос: существуют ли в современной экономи-ке ростки пострыночных отношений, приходящих на смену товарным отношениям по мере исчерпания ими своего потенциала мощного стимула и формы развития технологий и роста производительности? Существуют ли потенциальные пострыночные (более того, постка-питалистические) способы координации, присвоения, распределения и воспроизводства и если да, то како-вы реально существующие ростки этих отношений?

Анализ проблем пострыночной экономики начнём с фиксации простейшей связи: по мере обострения про-тиворечий классической, развитой рыночной экономики (Первая мировая война, Великая депрессия и т. д.) в экономической науке даже в рамках mainstream возник тезис о «провалах рынка» – тех экономических (в ши-роком смысле слова, выходя за рамки сведения эконо-мики к обмену товаров и денег, что, кстати, вынуж-денно, но не замечая [NB!], делает здесь economics) функциях, которые рынок не может выполнить или вы-полняет с большими потерями для общества, Человека и природы (NB! Здесь опять «контрабандно» в эконо-мическую теорию вводятся, не оговариваясь, не-рыночные параметры, которые, правда, замазываются применением словечка «экстерналии»).

Не будем пока вдаваться в проблему, какие отношения, как и почему заполняют эти «провалы» (кстати, сам термин весьма сомнителен и прямо указывает на «рыночноцен-тричность» economics'а: всё, что не рынок – его провал. Как похоже на религиозное мировоззрение: все, кто не христиане – язычники; или наоборот – все, кто не мусульмане – неверные; в любом случае они не более, чем «провал» христианства или исла-ма). Зафиксируем другую, принципиально важную для нас связь: если (1) «провалы рынка» появились в массовых масштабах на практике (и были, соответст-венно, отображены в теоретических работах mainstream и даже в учебниках) лишь в условиях «позднего», развитого рынка (мы бы, как марксисты, сказали капитализма, но в данном контексте это не так важно); если они (2) выполняют те функции, ко-торые рынок выполнить эффективно не может; если эти «провалы» (3) лежат, как правило, в областях, наи-более важных для перехода человечества к новому ка-честву развития (образование, фундаментальная нау-ка, экология, глобальные проблемы, развитие челове-ческих качеств), то мы можем достаточно обоснованно предположить, что во всех этих случаях речь идёт не о до-, а о пострыночных отношениях, которые могут решать те важнейшие социально-экономические пробле-мы, которые не может решать рынок и капитал.

А теперь постараемся дать хотя бы краткий перечень тех сфер современной глобальной неоэкономики, для которых характерно развитие и ростков пострыночных) отношений. Это:

многообразная система экономи-ческих функций государства, включающая перераспре-деление от 30 до 50 процентов ВНП и существеннейшим образом влияющая на образ жизни, решение экологиче-ских, гуманитарных и социальных проблем, качество роста и мн. др.;

нерыночное воздействие на экономику крупных корпоративных структур (включая манипулирование потребностями и потребителями, час-тичное регулирующие воздействие на цены и мн. др.) ;

образование во многом не рыночных «анклавов экономической жизни внутри крупнейших корпоративных структур (особенно ТНК, объемы произ-водства которых сравнимы с объемами ВНП средних го-сударств) ;

развитие социально-ответственного (ориентированного не только на рыночные критерии) бизнеса;

жизнедеятельность «экономики солидар-ности», включающей, в частности, деятельность «со-циальных» (ориентированных не извлечение прибыли) предприятий (до 10 процентов рабочей силы Евросою-за) ;

экономическую жизнь гражданского обще-ства (внутреннюю, ориентированную на некоммерческие цели и ценности социально-экономическую жизнедея-тельность НПО, социальных движений и т.п.);

систему регулирования экономики со стороны общест-венных (некоммерческих) организаций, органов мест-ного самоуправления и т.п.;

экономические про-цессы в области производства, распределения и ис-пользования общедоступных, находящихся в государст-венной или во всеобщей собственности благ (общедос-тупные, не являющиесяся частной собственностью ин-формация, культурные, природные и т.п. блага)…

Упомянем также такие важнейшие аспекты, как раз-витие нерыночных ценностей и стимулов деятельности, кооперации и сотрудничества (а не только конкурен-ции) как механизмов повышения результативности тру-да и предпринимательства, выделение творческого труда, свободного времени и неотчужденных социаль-ных отношений (свободная работающая ассоциация) как важнейших слагаемых экономической жизни эпохи рож-дения постиндустриального общества (эпохи научно-технической революции). Не менее интересны проблемы выделения социально-экономической эффективности (выдвигающей критерий благосостояния и свободного гармоничного развития личности, а не только денеж-ного дохода в качестве соизмеряемого с затратами результата развития), самоуправления и мн. др. .

И это лишь очень неполный перечень важ-нейших из данных сфер. Они весьма различны по своей природе, могут скрывать как прогрессивные, так и регрессивные (с точки зрения такого критерия как свободное всестороннее развитие человека, снятие социального отчуждения) отношения. Но даже этот не-полный перечень показывает, что пост-рыночные отно-шения существуют и они гораздо шире и глубже, неже-ли государственное воздействие на экономику.

Здесь требуется существенная оговорка: безуслов-но, современная экономическая тоерия признает суще-ствование этих феноменов. Но! Она, во-первых, трак-тует их как «провалы рынка», т.е. (а) исходит из рынка как единственно эффективной экономической системы и тем самым (б) явно и неявно указывает на необходимость максимального сужения этих сфер. Во-вторых, она пытается отобразить экономику этик сфер («Экономика общественного сектора» и т.п.) как не-которую «неполноценно-рыночную», редуцируя ее со-держание к рыночно-подобным формам и описывая эти формы при помощи несколько модифицированных тради-ционных рыночных моделей, резко сужая, а то и из-вращая содержание происходящих в сфере экономики общественных благ процессов и отношений.

А те-перь «забудем» о многообразии пост-рыночных отноше-ний и посмотрим на наиболее часто (что неслучайно) анализируемую сферу – социально-экономическую дея-тельность государства.

Социально-экономическая деятельность государства как одна из сфер генезиса пост-рыночных от-ношений

Подчеркнём: отказ от рыночноцентрической парадигмы позволяет взглянуть на эту сферу и показать, что социально-экономическая деятельность государства – это одна из переходных форм, включающих зародыши пострыночных отношений, а именно – сознательного, непосредственно общественного (выражаясь в духе по-литэкономии социализма, можно было бы сказать – планомерного) способа координации, регулирования пропорций, распределения (аллокации) ресурсов .

Зафиксируем этот принципиально значимый для со-временной экономической теории (включая теорию ры-ночной экономики современной эпохи) подход к трак-товке государства, его экономической природы и функций. Отказ от «рыночноцентричности» экономиче-ской теории и выделение пострыночных отношений по-зволяет показать, что экономическая деятельность государства – это не вмешательство внешних полити-ческих сил в экономику, а рождение нового экономи-ческого субъекта новых (нерыночных по своей приро-де, более того, как было показано выше – пострыноч-ных, компенсирующих «провалы» рынка) экономических отношений. При этом, подчеркнем, функции государст-ва в современной рыночной экономике есть отражение переходных (от рынка, капитализма к новой системе) отношений.

В том и смысл не-рыночноцентрической экономической теории, что она перераспределение ресурсов при помощи государства трактует не как административный процесс, а как объективное экономическое отношение, которое вызва-но к жизни современным развитием производительных сил, культуры и мирового сообщества. И это ее дос-тижение сегодня необходимо применить для трактовки государства.

Мы готовы поспорить, что без от-каза от маркетоцентричности сегодня невозможно рас-крыть целостную модель экономических функций госу-дарства в развитой рыночной экономике, что любой учебник экономикс систему экономических функций го-сударства трактует на порядок более примитивно и менее системно, чем это позволяет сделать акцент на наличии пострыночных отношений. Сравните, как опи-саны «провалы» рынка в этих учебниках и как это мо-жет быть сделано с использованием такого подхода. В новом издании учебника теории социально-экономических трансформаций мы предложили такую схему и сейчас отметим лишь некоторые ее крупные блоки. В основу систематизации этих блоков положим основные параметры структуры экономической системы, выделенные нами ранее (кстати, то же опираясь на не-рыночноцентрический подход) .

Так, отноше-ния координации (напомним, что их видами являются натуральное, товарное и плановое хозяйство) предпо-лагают наличие определенных функций государства (ниже дается минимальный перечень таких функций) по формированию пропорций в экономике, рамок и правил отношений обмена и трансфертов, нормативов качества и правил ценообразования. По всем этим параметрам в современной рыночной экономике государство ведет определенную деятельность. Это (1) прямое (государ-ственный заказ, инвестиции, закупки, направленные, например, на развитие ВПК или фундаментальной нау-ки, аэрокосмических программ и т.п.) и косвенное (налоговые или таможенные льготы, дешевые кредиты и т.п. средства структурной политики) регулирование пропорций; (2) нормативы качества почти на все виды сельскохозяйственной продукции и продуктов питания, нормативы безопасности бытовой техники и мн. др.; (3) государственное регулирование цен и правил це-нообразования (являющееся обычным для многих видов цен и тарифов, причем не только на продукцию и ус-луги естественных монопоолий); (4) определение пра-вил и механизмов взаимодействия рыночных агентов в широком диапазоне – от правил торговли до антимоно-польного законодательства (это один из подвидов бо-лее многообразной функции регулирования институтов) и многое другое.

Отношения присвоения и весь комплекс оформляющих современную экономику отноше-ний собственности предполагают необходимость поли-тико-экономического исследования, во-первых, госу-дарственной собственности. О ней как особой сфере экономических отношений, а не просто «провале рын-ка» экономикс как таковой тоже предпочитает не рас-пространяться. Между тем за формой государственной собственности скрывается область новых экономиче-ских отношений, возникающая там и тогда, где и ко-гда государство действует не как особый «сверх-капитал», а как действительный представитель обще-национальных интересов. Кстати, выделение этих эко-номических интересов и их реального экономического содержания как самостоятельной экономической про-блемы, а не очередного «провала» тоже невозможно без отказа от «рыночноцентричности». Отсюда вытека-ет и исследование, во-вторых, функций государства по охране прав собственности (здесь поле неоинсти-туционализма, и это в основном «рыночные» функции государства). В-третьих, необходимо исследовать также и включение государства в регулирование рас-пределения прав собственности, в том числе в связи с проблемами распределения экономических правомочий в отношениях между государством и фирмой. Ведь ныне государство существенно ограничивает права частного собственника в области распоряжения его собственным имуществом – этот факт отображается в специальных исследованиях, но теоретически не оценивается. На-конец, требует изучения, в четвертых, регулирование деятельности по использованию такого государствен-ного имущества, как земля, недра, культурные ценно-сти и т.п. блага, значительная часть которых нахо-дится в государственной собственности разных уров-ней; в-пятых, поддержка малого бизнеса (как извест-но в условиях нынешней конкуренции этот тип собст-венности не может выжить без поддержки государст-ва); в-шестых, содействие демократизации отношений собственности (например, планы ESOP в США и Запад-ной Европе), и многое другое.

Блок социальных параметров экономики выявит огромный пласт отноше-ний по сознательному регулированию (1) трудовых от-ношений, отношений труда и капитала (от социальных норм до трехсторонних коллективных договоров), а также (2) занятости (не только пособия по безрабо-тице, но структурная политика и стимулирование за-нятости в современных секторах, общественные рабо-ты), (3) опосредуемые государством пострыночные ме-ханизмы распределения, такие как бесплатное обще-доступное распределение многих благ (например, бес-платное среднее, а во многих странах – ФРГ и др. – отчасти и высшее образование), социальные трансфер-ты, социально-гарантируемый минимум, прогрессивное ограничение сверхвысоких доходов и т.п.

Еще более многообразны функции государства в области регулирования отношений воспроизводства и функцио-нирования экономики. В частности, именно здесь «располагается» весь объем функций государства по регулированию макроэкономической динамики (роста и т.п.), финансово-кредитной системы и мн. др. Мы не будем здесь уходить в детали – это не предмет дан-ного текста.

Многие из названных выше механиз-мов (но не все и не в системе), конечно же, хорошо известны и раскрыты в экономиксе (при том, что лю-бому экономисту-практику они хорошо известны все; экономикс о части из них «забывает», ибо они не вписываются в его теорию). Хотелось бы, однако, сделать в данном случае иной акцент: во всех этих случаях за конкретными экономическими функциями го-сударства скрывается новый пласт экономической ре-альности – отношения сознательного регулирования экономических процессов в общенациональном (регио-нальном, международном) масштабе.

Эти функции государства качественно отличны от традиционных (акцентируемых экономикс) функций государства как института волевого (не-экономического) поддержания условий функционирования рынка, капиталистической системы хозяйствования (функции по защите прав соб-ственности, регулирования денежного обращения и т.п.). Этот водораздел – отнюдь не теоретическая конструкция. Именно здесь проходит линия, разграни-чивающая рыночников-либералов и сторонников более широкого, социально-исторического взгляда на эконо-мическую жизнь. Первые стремятся всячески ограни-чить роль государства исключительно не-экономическими функциями по созданию условий для развития рынка, вторые (некоторые даже не осознавая этого теоретически, наподобие мольеровского героя, не знавшего, что он говорит прозой) стремятся к изучению новых, пострыночных экономических отноше-ний, реализуемых при помощи государства, но не сво-димых к деятельности этого института.

Вот по-чему спор на протяжении десятилетий и в мире, и в России идет не о том, сильное или нет государство нам нужно – сильной может быть и фашистская пиноче-товская диктатура, защищающая модель «Чикаго-бойз», – а о том, развивать или нет в экономике новые, по-стрыночные отношения. Либералы не- случайно столь активно выступают против осуществления государством селективного и антициклического регулирования, раз-вития социальных трансфертов и бесплатного распре-деления общественных благ – во всем этом они «нут-ром чуют» действительно угрожающие всевластию рынка и капитала зародыши новых социально-экономических отношений.

Кроме того, вспомним, что постры-ночные отношения отнюдь не сводятся к экономическим функциям государства.

А сейчас сформулируем обоснованный (в меру наших сил) вывод. В современ-ной капиталистической экономике происходит развитие государственного и социального (сознательного, цен-трализованного, во многом планового) регулирования, экологических, социальных, гуманитарных норм, рост роли некоммерческих организаций, общественной соб-ственности во всем многообразии ее форм, передача общественным (не-частным, некоммерческим структу-рам) ряда прав собственности даже на предприятия рыночного сектора (контроль, ограничения и т.п., находящиеся в руках государства, профсоюзов и не-правительственных организаций), развитие производ-ства, распределения и использования общественных благ (в том числе, наиболее значимого для постинду-стриального общества ресурса – культурных ценно-стей, фундаментальных знаний, базовых «человеческих качеств») и т.п. Если совокупность всех подобных явлений есть «провалы рынка» (термин неоклассики; мы бы сказали – рынка и капитала), то…

То эти феномены можно и должно считать ростками именно по-стрыночных и посткапиталистических отношений. Наме-ренно повторим аргументацию: все названные феномены явно нельзя причислить к до-рыночным, до-капиталистическим (рабовладельческим, феодальным) экономическим феноменам. Они стали массовым явлени-ем и научной проблемой главным образом на этапе позднего капитализма, развитого рынка и являются сферами, где рынок уже не эффективен (с точки зре-ния новых – социальных, гуманитарных, экологических и т.п. критериев). Сследовательно, это более разви-тые, более прогрессивные (с точки зрения названных выше новых критериев, обретающих все большую акту-альность по мере движения к постиндустриальному об-ществу), чем рынок, т. е. пострыночные отноше-ния.

Вот почему мы беремся утверждать, что в сегодняшней мировой экономике существуют переходные формы к пострыночным посткапиталистическим отноше-ниям в области координации, собственности, распре-деления доходов, воспроизводства, мотивации и т.д. Для понимания этих механизмов объективно необходим отказ от маркетоцентрической парадигмы экономиче-ской теории, иначе все эти растущие и развивающиеся формы, которым принадлежит будущее, так и останутся на периферии теории и будут трактоваться как исклю-чение из «правил», хотя на самом деле именно пере-ходные к пострыночным отношения и составляют новый mainstream социально-экономического развития.

* * *

Подведем некоторые итоги нашего анализа господствующей ныне рыночночноцентрической парадигмы. Как мы постарались показать выше, это отнюдь не случайно возникшая и не безобидная форма, господствующая до сих пор в экономической теории, но постепенно изживающая себя и теоретически всё менее плодотворная. Более того, это парадигма, (1) существенно затрудняющая понимание действительных закономерностей исторического развития экономиче-ских систем; (2) не позволяющая увидеть широкий круг сохраняющихся и возрождающихся вновь до-рыночных и переходных к рынку отношений; (3) огра-ниченно до неадекватности трактующая возникающие пост-рыночные отношения исключительно как «провалы рынка»; (4) провоцирующая телеологический норматив-ный подход к проблемам трансформаций в российской и других переходных экономиках и, наконец, (5) опас-ная в своей воинствующей, империалистической тяге к всеобщему и тотальному господству.

Было бы, однако, неправомерным считать, что нынешнее гло-бальное сообщество уже далеко ушло по пути генезиса пост-рыночных отношений. Тенденции рождения нового социального качества лишь пробивают себе дорогу, и скорее всего в XXI столетии мы будем находиться в основном в переходном периоде – периоде нелинейного генезиса «царства свободы». При этом в ближайшем будущем человечество будет по-прежнему оставаться в рамках капиталистической системы, но уже прошедшей через ряд этапов своего самоотрицания, находящейся в процессе длительного и противоречивого «заката», ознаменовавшегося ныне глобальной гегемонией корпо-ративного капитала.

При этом мы хотели бы подчеркнуть неслучайное совпадение во времени и в пространстве двух процессов: самоотрицания капитала и «заката» царства экономической необходимости как целого. Самоотрицание капитализма и «царства необ-ходимости» есть не просто совпадающие, но единые процессы, ибо капитал есть важная и наиболее совер-шенная (а значит, и наиболее мощная) на данный мо-мент форма мира отчуждения.

Важнейшим компо-нентом капитализма нового века становится в значи-тельной мере изменившаяся система отноешний товар-ного производства

Тотальный корпоративно-сетевой рынок («рынок паутин»)

Пройдя по спи-рали виток «отрицания отрицания» своей эволюции (товарное производство как генезис капитала – раз-витый промышленный капитализм – империализм и по-следующие стадии заката), капитал в конце ХХ – на-чале XXI века начал процесс восстановления подор-ванной социал-реформистским периодом всеобщей вла-сти рынка как господствующей формы координации и аллокации ресурсов. Но это восстановление происхо-дит на новой основе – на основе информационных тех-нологий, достижений предшествующей эволюции капита-ла, кризиса «социализма», глобализации... Потому оно имеет новое содержание. Следовательно, совре-менная эпоха – это «восстановление» всевластия не просто капиталистического рынка, а некоторого ново-го вида последнего.

Корпоративный капитал эпо-хи глобализации существенно видоизменяет все основ-ные черты товарных отношений, генерируя процесс становления тотального рынка. Тотальный рынок на эмпирическом уровне оказался достаточно хорошо за-метен именно в конце XX века, когда неолиберальная практика и идеология дошли в своей экспансии до ру-бежа так называемого «рыночного фундаментализма», который посчитал основной угрозой «открытому обще-ству» даже такой адепт господства капитала, как Дж. Сорос, выпустивший после серии финансовых потрясе-ний конца 90-х книгу с неосталинистским названием «Кризис глобального капитализма». Существеннейшая черта этого нового качества рынка – завершение на-чавшегося с эпохой монополистического капитала пе-рехода к рынку, где господствует не покупатель, а тот, кто навязывает ему определенную систему по-требностей, а именно – корпоративный капитал. Имен-но он сознательно манипулирует остальными агентами рынка, будь то домохозяйства или мелкие производи-тели.

Самое главное изменение в природе обще-ственного разделения труда, характерное для совре-менного тотального рынка, связано с развитием гло-бального обобществления и информационных техноло-гий. На место подвижной и гибкой атомарной структу-ры (отдельные производители и их связи) приходит вязкая и аморфная структура, образующаяся как взаи-моналожение различных сетей-паутин. Так возникает своего рода тотальный рынок сетей, где место от-дельных единиц занимают аморфные, врастающие друг в друга сети, причем действующие в большинстве случа-ев либо вне материального производства, либо в по-граничных областях. Это различного рода масс-медийные, информационные, энергетические, транс-портные, финансовые и т.п. системы. Но наиболее близким по своей технологической природе для корпо-ративно-сетевого рынка становится так называемое «сетевое предприятие», где единая система информа-ции и стандартов соединяет в единую цепочку произ-водства «точно вовремя» и для конкретного потреби-теля тысячи звеньев .

Они принципиально от-личны по своим признакам от обычных индустриальных звеньев общественного разделения труда, ибо (1) связаны с генезисом постиндустриальных технологий; (2) подвижны, аморфны, слабо привязаны к определен-ному «месту» (в отраслевом, территориальном и т.п. плане); (3) потенциально, а в ряде случаев – Интер-нет и т.п. – реально, всемирны и разомкнуты; (4) неопределенно–велики и постоянно изменяют свои мас-штабы (растут, пульсируют)… Перечень легко продол-жить.

Если использовать некие образы, то этот рынок можно сравнить с совокупностью мощных паутин или полей притяжения, центрами формирования которых (генераторами поля, «пауками») являются крупнейшие корпоративные капиталы, агенты глобализации (под-робнее о них – в конце этого текста), прежде всего – ТНК. Так складывается тотальный корпоративно-сетевой рынок – рынок паутин.

Социально-экономическая природа «поля зависимости», генери-руемого крупнейшими корпоративными капиталами, со-стоит в мультипликации эффекта «неполной планомер-ности» (рождаемой всяким капиталом-монополией и из-вестной с конца XIX – начала XX века ) на основе (1) развития обобществления производства до образо-вания новой, «сетевой» системы разделения и инте-грации труда в глобальных масштабах; (2) снятия достижений социал-реформизма и превращения корпора-тивных сетей в квази-государства, распространяющие контроль и регулирование («неполная планомерность») не только на параметры рынка (цены, объемы заку-пок/реализации и т.п.), но и на социально-институциональные параметры экономической жизни (то, что мы назвали бы «правилами игры»); (3) вклю-чения методов неэкономического воздействия – от со-временных методов социально-психологического давле-ния при помощи mass media и.т.п. с целью создания такой общественной атмосферы, где «поле» их власти распространяется максимально легко и эффективно (формирование установок социально-пассивного пове-дения потребителя, клиента, «профессионала», напри-мер), до старых методов прямого насилия по отноше-нию к «непослушным» объектам (вплоть до «асфальти-рования» целых государств) .

Более того, мож-но сделать вывод, что в той мере, в какой развит тотальный корпоративно-сетевой рынок, в этой мере крупнейшие капиталистические корпорации-сети как бы «выпадают» из-под общественных ограничений, уходят от контроля государства, профсоюзов и других инсти-тутов гражданского общества; нарушают «правила иг-ры», разрушая достижения социал-реформистского пе-риода.

В то же время здесь обнаруживается внутреннее противоречие тотального рынка. С одной стороны, он формируется как взаимонакопление «полей зависимости», регулирующих воздействий корпоратив-ных структур. С другой стороны, борьба и взаимодей-ствие корпоративных структур в целом является сти-хийным и неподконтрольным никому (ни корпорациям, ни государствам) процессом . Его параметры, как будет показано ниже, определяются прежде всего сти-хийно формирующимся финансовым рынком и глобальными процессами.

Все это воссоздает видимость вос-становления свободного равноправного рынка. Эта ви-димость скрывает иную суть тотального рынка – кон-трактно-блатного (термины введены в США) по форме, корпоративно-сетевого по содержанию рынка. Это сис-тема, где победителям достается все (winner-takes-all market).

Естественно, что в эпоху заката «царства экономической необходимости» и обострения вызываемых этим процессом глобальных проблем не-омаркетизация не может не приводить к фундаменталь-ным противоречиям. Важнейшее из них воспроизводит на новом этапе антагонизм эпохи империализма: необ-ходимость сознательного, исходящего из интересов социума в целом (а это значит и Природы, и Человека как родового существа) решения существенно углубив-шегося (по сравнению с началом века) комплекса гло-бальных проблем – с одной стороны; способности этой системы в целом в лучшем случае на время законсер-вировать проблемы, в долговременном плане лишь усу-губляя их, – с другой.

Не менее глубокими ока-зываются и противоречия рынка – с одной стороны, возникающей креатосферы – с другой.

Генезис креатосферы: противоречия и пределы рыночной систе-мы.

Не только развитие пост-рыночных экономи-ческих отношений, но и качественные изменения в ос-новах материального производства, переход к общест-ву, лежащему «по ту сторону» последнего (К.Маркс) , создают существенные ограничения для развития товарных отношений . Более того, они от-рицают собственные основы развития последних, как бы мы их не толковали: то ли в духе economics (как мир массового производства ограниченных, но стан-дартных ресурсов при неограниченных потребностях экономического человека) или в рамках марксистской парадигмы (производство обособленных производителей в условиях общественного разделения труда).

В любом случае речь идёт о развитии нового качества общественной деятельности. Оно, как мы показали в серии названных выше публикаций, состоит в росте доли и роли творческой деятельности, лежащей «по ту сторону» материального производства, использующей и создающей неограниченные «ресурсы» – знания и иные феномены культуры, которые можно лишь распредмечи-вать, но нельзя потреблять. Это мир, в котором «пи-рог» подлежащих «потреблению» (здесь следовало бы сказать – освоению) благ не ограничен. Более того, природа этого «пирога» – мира культуры (креатосфе-ры) такова, что он растёт и развивается по мере его «поедания»: чем больше «едоков» и чем активнее и больше они едят, тем больше «пирог» – такова фунда-ментальная закономерность этого мира. Причина, по-вторим, проста: творческая деятельность – это не потребление ограниченных материальных ресурсов, а распредмечивание феноменов культуры (например, зна-ний). И если Эйнштейн ест «пирог» знаний, «испечён-ный» Ньютоном, то суммарное количество знаний уве-личивается, «пирог» растёт...

И это только уп-рощенная иллюстрация к тем качественным изменениям, которые происходят в процессе развития творческой деятельности, лежащей «по ту сторону» материального производства. А теперь посмотрим на эту проблему строже .

Как мы уже заметили, ценность куль-турного феномена тем выше, чем большее количество других лиц вступает в диалог с вами, вашей деятель-ностью и ее результатом, использует их для своего развития, для своей творческой деятельности. Для нас существенно, что механизм общественного призна-ния результата творчества, опредмеченного в некото-ром материальном носителе, может быть реализован лишь через диалог его участников, т.е. лишь в про-цессе сотворчества.

Что же касается другого результата творчества – саморазвития субъекта этой деятельности, то здесь индивидуальная оценка, само-оценка находится в диалектическом единстве с соци-альнм признанием. Если человек – субъект творческой деятельности – сам развивается в деятельности, то он сам и является ценностью. Самоудовлетворенность от этого саморазвития, подтверждаемая другими лич-ностями, вступающими с вами в диалог, и есть способ социального признания этого результата, ибо свобод-ное развитие личности каждого и есть высшая цен-ность такого социума. Вступая в диалог с другой личностью, вы лишь подтверждаете его общественную значимость, «доказывая» тем самым, что его творче-ская деятельность была не случайной, что он, как личность, как «человек культурный», действительно целен и достоин общения. Замечу: последние тезисы касаются любой творческой деятельности, в том числе воспитательной и образовательной.

Продолжим наши размышления. Рыночная экономика предполагает обмен эквивалентов при взаимном отчуждении резуль-татов труда. Развитие со-творчества приводит к по-явлению странного феномена, когда вы можете полу-чить в процессе взаимодействия, обмена деятельно-стью продукт труда своего контрагента, не теряя при этом своего продукта. Обмен такими благами или даже информационными продуктами (но не товарами!) приво-дит к тому, что вы как бы мультиплицируете резуль-тат, вступая в диалог со своим контрагентом или созданной им ценностью. При этом вы не потребляете, не уничтожаете ни материальный носитель, ни саму ценность (например, можно многократно читать одну и ту же книгу, используя содержащиеся в ней знания для самых разных видов деятельности).

Такой обмен деятельностью становится закономерностью ми-ра, лежащего по ту сторону материального производ-ства. На смену эквивалентному (в среднем) обмену приходит новый феномен – распределение издержек: чем больше круг лиц, заинтересованных в использова-нии данного феномена культуры для распредмечивания, тем ниже удельные издержки на ее создание (за выче-том затрат на тиражирование материальных носите-лей) .

Например, издержки на создание новой компьютерной программы могут быть равномерно рас-пределены между всеми ее пользователями. Чем больше число таких пользователей, тем ниже цена программы на каждого из них (за вычетом цены носителя) .

Тем самым отрицается один из фундаментальных за-конов рынка – закон стоимости (в области явления – фиксируемая и economics связь: чем выше спрос, тем выше цена). Для мира со-творчества (креатосферы) характерна иная связь: чем большее количество поль-зователей заинтересовано в распредмечивании создан-ного вами феномена культуры, тем ниже удельные из-держки на ее создание, которые должен компенсиро-вать каждый пользователь.

Противоположность ценностных оценок рыночного мира и мира культурных ценностей оказывается абсолютно очевидной. В рыноч-ном мире рост спроса на продукт вызывает увеличение его цены. В мире культурных ценностей повышение ценности вашего продукта приводит к тому, что его себестоимость для пользователя снижается, в пределе стремится к нулю.

Продолжим наш анализ неко-торых закономерностей, характеризующих противопо-ложность товарного производства и возникающей креа-тосферы, в частности, противоположность механизмов рыночного отчуждения товаров и опредмечива-ния/распредмечивания мира культуры.

Обратимся к относительно частной закономерности, характери-зующей противоречие в развитии частной собственно-сти и конкуренции в мире креатосферы. Эта связь вы-глядит, на первый взгляд, достаточно спорно, но она легко выводится из предыдущего анализа. Коротко она может быть сформулирована так: чем полнее и завер-шеннее система прав частной собственности на куль-турное благо (например, новую технологию), тем меньше возможности конкуренции на данном конкретном рынке.

Поясню эту связь на простейшем приме-ре. Предположим, что г-н Н. изобрел лекарство от рака. Если он запатентовал это изобретение на неог-раниченный срок, т.е. если он обладает абсолютной частной собственностью (подобной, скажем, частной собственности на машину) на этот продукт, то вплоть до того момента, как объект его собственности «из-носится» (в нашем случае – его know how устареет), данное лекарство полностью выпадает из сферы конку-ренции: никто кроме г-на Н. не имеет право его про-изводить (напомню: всякий продукт подлинно творче-ской деятельности уникален и единственен по опреде-лению). Следовательно, конкуренции здесь не может быть вообще. Противоположный предельный случай – абсолютно свободной конкуренции бесконечно большого (в пределе) числа фирм, производящих данное лекар-ство, – возможен, как легко догадаться, лишь в том случае, если вообще никто не обладает частной соб-ственностью на данное культурное благо (патент не является объектом частной собственности, он лишь фиксирует приоритет г-на Н. как изобретателя, удов-летворяя его честолюбие, но не принося ренты).

Следовательно, предположив (в пределе) бесконеч-ным срок действия права частной собственности на являющийся культурным благом товар (как и на любой другой товар: в условиях классического рынка, купив товар, вы становитесь его собственником «навсе-гда»), мы получим абсолютную монополию, абсолютно отрицающую конкуренцию. И наоборот: абсолютно сво-бодная конкуренция на рынке культурных благ возмож-на только при полном отсутствии частной собственно-сти на последние. Иными словами, для попыток разви-тия рынка в мире креатосферы характерно внутреннее ограничение: чем полнее развит один атрибут совре-менного рынка (частная собственность), тем меньше развит другой (конкуренция).

Поясним эту связку. Прежде всего, подчеркнем, что связь носит мерный характер, это и качественная, и количествен-ная противоположность. Последнее позволяет на прак-тике найти некоторый компромисс: «немного» частной собственности (например, патент на 5 лет), «немно-го» конкуренции (после окончания действия патен-та).

Но это именно внешнее ограничение «есте-ственных» (имманентно присущих, атрибутивных) свойств рынка, основанного на частной собственно-сти. В самом деле, ведь никому даже в голову не придет ограничить действие вашего права собственно-сти на дом, построенный за свои деньги и своим тру-дом, сроком в 5 лет. Однако ограничение вашего пра-ва собственности на созданное вами новое знание та-ким сроком ныне выглядит «естественным», и это не-случайно: при последовательной реализации права ча-стной собственности «общество знаний» вообще не могло бы развиваться.

С изрядной долей услов-ности (вообще характерной для графических иллюстра-ций сложных закономерностей) можно показать назван-ные связи при помощи приводимого ниже графика, где точки А, Б, В показывают ограничение прав частной собственности (например, срока действия патента) на «А», «Б», «В» (например, 3, 5, 10) лет.

О А Б В

Названная противоречивая взаимосвязь вновь пока-зывает, что частная собственность и конкуренция яв-ляются внешними ограничениями развития креатосферы.

Развивая это суждение, мы можем вывести и бо-лее общую закономерность: мера развития рыночных (и, шире, вообще основанных на отчуждении) механиз-мов организации и мотивации деятельности постепенно «убывает» (речь идет опять же о единстве качествен-ных и количественных характеристик) по мере продви-жения от репродуктивного труда к творческому.

Эту связь довольно легко проиллюстрировать и эм-пирическим материалом. При всем том, что рыночная атмосфера в целом господствует в современном мире, даже сегодня роль рыночных стимулов и конкурентных начал, ориентация на прибыль больше (а социальные ограничения и роль государства, творческих коллек-тивов, не денежных стимулов – меньше) в массовом производстве, чем в прикладной науке, а в приклад-ной науке – чем в фундаментальной. То же можно ска-зать о связях: массовое производство – шоу-бизнес – подлинное искусство; или обучение специалистов – профессиональное образование – формирование свобод-но и гармонично развивающейся личности и т.п.

Как и выше, весьма условно мы можем проиллюстри-ровать названные связи при помощи приводимого ниже графика.

О А Б В

Комментируя схему, мы можем (опять же с известной доли условности) предположить, что на отрезке [О-А] будет располагаться массовое производство, шоу-бизнес и иные сферы фиктивного сектора, требующие определенных творческих усилий от их агентов; на отрезке [А-Б] – прикладная наука, профессиональное образование, дизайн и декоративно-прикладное искус-ство и т.п.; на отрезке [Б-В] – фундаментальная наука, воспитание, образование и культура, ориенти-рованные на гармоничное развитие личности и т.д.

К числу закономерностей «заката» рынка относится и нелинейное вытеснение качеств «рационального эко-номического человека» по мере прогресса креатосферы и адекватных ей социальных отношений, типа лично-сти.

Как и в двух предыдущих случаях, мы можем предложить в качестве графической иллюстрации про-стейшую кривую, которая указывает на снижение роли утилитарных потребностей (от уровня «X» к уровню «Y», но не ниже уровня «Z» – уровня рационального потребления) по мере развития творческого содержа-ния деятельности.

X_ _ _ _

Y_ _ _ _ _ _ _ _

Z_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

О А Б В

Существенно, что господство тотального рынка и других форм отчуждения может су-щественно модифицировать эту связь, приводя к тому, что творческая деятельность, осуществляемая в мире отчуждения, является лишь одним из детерминантов поведения человека. В той мере, в какой субъект та-кой деятельности подчинен рынку, деньгам, капиталу, его потребности, ценности и мотивы будут оставаться по преимуществу утилитарными. Мы еще вернемся к этой проблеме ниже, а сейчас прокомментируем на-званную выше закономерность.

Несложно зафикси-ровать, что генезис креатосферы уже в 60-70-е гг. бросил человеческому миру вызов: черты homo economicus стали вытесняться рождающимися ценностя-ми и мотивами homo creator, развернулась не только научно-техническая, но и «человеческая револю-ция» .

Более того, эпоха 60-х годов даже в жесткой атмосфере СССР породила новый феномен «шес-тидесятников» – людей, для которых на первом месте были прогресс науки и искусства, освоение нового пространства (романтика, престиж профессий геоло-гов, летчиков, космонавтов, полярников).

Откат в этих сферах и ренессанс homo economicus, начавшийся в 80-е годы, оказался порожден усилением гегемонии глобального капитала и жестко связан с развитием превращенных форм индивидуализации твор-ческого труда и развитием процессов, довольно под-робно раскрытых в теории «общества профессионалов». Возникающее общество профессионалов становится ре-акцией, с одной стороны, на невозможность имманент-ного прогресса креатосферы в условиях господства современной корпоративно-капиталистической рыночной экономики; с другой – оно тормозит прогресс креато-сферы и развивает широкий круг ее субститутов и превращенных форм. Но эта попятная тенденция вре-менна, неоднозначна (не-рыночные мотивы и ценности и ныне остаются среди доминирующих у лиц, хотя бы частично занятых творческой деятельностью, что по-казывают практически все современные социологиче-ские исследования).

Таковы некоторые коммента-рии по поводу противоположности мира креатосферы и тотального рынка.

Подведем некоторые итоги на-шего анализа.

Выше мы постарались, во-первых, дать критику господствующей ныне в экономической теории «рыночноцентрической» парадигмы как не толь-ко теоретически-ограниченной, но и а-креативной, тормозящей исследование наиболее значимых процессов современной экономики, в том числе – проблем исто-рических границ рынка и генезиса пострыночных отно-шений; во-вторых, показать основные изменения, ко-торые претерпевает система отношений товарного про-изводства в условиях современного позднего капита-лизма и, в-третьих, раскрыть противоречия рынка и возникающей креатосферы. Тем самым мы пострались в меру своих сил аргументировать тезис об историче-ской ограниченности товарных отношений, что и было одной из важнейших задач данного текста.

<< | >>
Источник: А.В.Бузгалин, А.И.Колганов. Пределы капита-ла: методология и онтология. 2009

Еще по теме 3.4. Товарное производство: про-тиворечия и пределы в XXI веке(«рыночноцентрическая» экономическая теория уста-рела):

  1. 5. Необходимость новой парадигмы общественного развития в XXI веке
  2. Глава XXI. Дух и материя, предел противоположности
  3. Хронология основных социально-экономических и политических событий в России (конец IX — начало XXI в.
  4. Глава 1. Товарное производство и обмен
  5. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ Л. ВАЛЬРАСА. Теория общего экономического равновесия
  6. 1.1. Необходимость и сущность товарного производства
  7. 5.3. Теория факторов производства и их взаимосвязи
  8. ГЛАВА 1. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВА
  9. Лекция 4. Теория экономических организаций
  10. Глава 26. ТЕОРИЯ ПРОИЗВОДСТВА И ПРЕДЕЛЬНЫХ ПРОДУКТОВ
  11. Глава 19. Экономическая политика: теория и практика
  12. ??????? ?. ?., ??????? ?. ?., ??????? ?. ?.. ?????? ?????????????? ???????, 2005