<<
>>

Основные информационные права и свободы как правовой институт

Тема сопряжения Интернета и свободы массовой информации не может быть полноценно раскрыта вне определения понятия, содержания и воз-можных правовых ограничений основных информационных прав и свобод как отдельного, динамично развивающегося правового института.

Свобода массовой информации — неотьемлемая составляющая основных информационных прав и свобод. Одно без другого существовать, а главное получать реальное воплощение в жизни не может.

Что такое — основные права и свободы?

В отечественном, зарубежном и международном конституционно- правовом лексиконе категория «основные права и свободы» — достаточно широко используемая правовая конструкция. В современной отечественной юридической доктрине и практике к «основным» обычно относят права и свободы, закрепленные в главе 2 Конституции РФ 1993 г.

Основные права и свободы в сравнении с «иными» правами и свободами обладают несколько повышенным конституционно — правовым весом. Так, норма ст. 2 Конституции РФ, права и свободы человека (то есть все, а не только основные) квалифицирует в качестве «высшей ценности».

Что же касается основных, то норма ч. 2 ст. 17 Конституции РФ, учитывая их естест-венно-правовой андеграунд, закрепляет важное дополнительное качество «основных прав и свобод» — «принадлежность каждому от рождения» и «неот-чуждаемость».

Категория «основные права и свободы» употреблена и в ч. 1 ст. 55 Конституции РФ. Кстати, контекст этой конституционной нормы позволяет вычленить еще один классификационный разряд прав и свобод — «другие обще-признанные права и свободы».

К числу содержательных признаков основных прав и свобод относится также и то, что их ограничение государством может быть осуществлено только в определенных исключительных по своему характеру обстоятельствах (ч. 5 ст. 13, ч.

3 ст. 55, ч. 2 ст. 56, ст. 63 Конституции РФ).

Права и свободы: общее и особенное.

Давайте зададимся вопросом: почему в одних случаях мы говорим «права», а в других — «свободы»? На чем строится разграничение этих правовых понятий ? Прежде всего, отметим, что в конституционно-правовой доктрине это разграничение носит достаточно условный характер. В целом, считается, что по своей юридической природе и системе гарантий права и свободы однородны. В то же время, некоторые элементы различий выделить можно, то есть они однородны, но не тождественны.

Так, различая права и свободы, мы, среди прочего, отдаем дань уважения определенным политико-правовым традициям, сложившимся в XVII- XIX веках. Во-вторых, употребление категории «свобода» позволяет нам в методологических и иных прикладных целях подчеркнуть особенность сферы реализации той или иной правовой возможности, на время, отстраняясь от внимания к результатам действий по ее реализации (свобода мысли, слова, печати, вещания, сетевой коммуникации). Тогда же, когда мы желаем подчеркнуть то обстоятельство, что в данном контексте речь идет о достаточно определенных действиях конкретных управомоченных лиц корректнее употребление категории «права», а не «свободы».

В целом можно сказать, что свободы в сравнении с правами — представляют собой менее четко выраженные, определенные, формализованные правовые возможности.

Царица же российских информационных норм — норма ч. 4 ст. 29 Конституции РФ дает нам пример некого симбиоза «права» и «свободы» («право свободно» искать, получать, передавать, производить и распространять информацию).

Дуальность доступа: прообраз информационного права публичного и частного?

Одно из основных правомочий, вытекающих из нормы ч. 4 ст. 29 Конституции РФ образует правомочие так называемого «общественного доступа» к информации. Одним из квалифицирующих признаков этого вида доступа к информации является то, что его управомоченный субъект не специальный, а общий. Это означает, во-первых, что по общему правилу, субъектом общественного доступа к информации является любой человек, находящийся на территории России, вне зависимости от того, является ли он гражданином РФ, иностранцем или лицом без гражданства.

Во-вторых, субъектом общественного доступа к информации может быть не обязательно «физическое», но и «юридическое» лицо или структура обладающая его — «юридического лица» — правами. Наконец, объект такого доступа — любая, не ограниченная в установленном федеральным законом порядке в доступе информация, потребная «каждому» для его личностного и (или) общественного развития.

Особо подчеркнем то обстоятельство, что правовой режим общественного доступа по общему правилу не предполагает обязанности его субъектов приводить какие-либо обоснования своего желания на получение запрашиваемой ими информации (ч. 1 ст. 12 ФЗ «Об информации, информатизации и защите информации от 20.02.1995 г. № 24 Ф3). Напротив, создатели инфор- мационных ресурсов обязаны формировать их открытыми и общедоступными, за исключением той информации, которая отнесена законом к категории ограниченного доступа. Отказ в запрашиваемой информации неограниченного доступа — самостоятельный предмет судебного обжалования.

Резюмируя, можно констатировать, что объект общественно-доступной информации также как и ее субъект носит общий, а не специальный характер.

Наряду с «общественным доступом» к информации Конституция РФ закрепляет конституционно-правовой режим частного доступа к информации. Этому посвящена норма ч. 2 ст. 24 Конституции РФ. Ее основная ориентация — регулирование отношений именно по частному доступу. Разумеется, возможности этого конституционно-правового правомочия по доступу частному могут быть задействованы и для доступа общественного. Однако такого рода использование правового механизма нормы ч. 2 ст. 24 Конституции РФ будет во многом носить характер «нецелевого». В частности, в рамках этого механизма серьезным ограничителем «общественного» характера доступа является конституционно закрепленное императивное условие ее применимости — «непосредственность» затрагивания прав и свобод запрашиваемых заявителем «документов и материалов».

В целом, правовой режим этого вида доступа к информации довольно существенно отличается от предусмотренного ч.

4 ст. 29 Конституции РФ. Прежде всего, отличие в том, что здесь мы в гораздо большей степени имеем дело именно с «правом», а не «свободой» Почему? Во-первых, потому что в норме ч. 2 ст. 24 Конституции РФ речь идет не о вообще «информации», а только о такой ее разновидности как «документированная», т. е. о конкретных сведениях, содержащихся в «документах и материалах». Во-вторых, как уже было отмечено, эти сведения должны не как-нибудь, а «непосредственно затрагивать» права и свободы каждого адресата этой нормы. Именно в корреляции с этим существенным признаком правового механизма нормы ч. 2 ст. 24 Конституции РФ, неправомерный отказ должностного лица в предоставлении собранных в установленном порядке документов и материалов, непосредственно затрагивающих права и свободы гражданина, либо предоставление гражданину неполной или заведомо ложной информации, если эти деяния причинили вред правам и законным интересам граждан, образуют состав не просто правонарушения, а уголовного преступления (Ст. 140 УК «Отказ в предоставлении гражданину информации») 1. В третьих, норма данной статьи четко определяет тех субъектов, на ком лежит обязанность обеспечения реализации правомочия субъектов частного доступа (органы государственной власти, органы местного самоуправления, их должностные лица) и, наконец — the last, but not the least — не забудем об еще одном важном правовом условии: такой доступ легитимен «если иное не предусмотрено законом».

Рискну высказать предположение, что функционирование и дальнейшее развитие наряду с правовым институтом «общественного доступа» правового института частного доступа к информации может сыграть роль системообразующего фактора формирования информационного публичного и частного права.

От доктрины к норме

В отечественной правовой доктрине тезис о необходимости выделения основных информационных прав и свобод человека и гражданина в отдельный правовой институт, а также их конституционно-правового закрепления развернутое научное обоснование и признание получил в начале 80-х годов прошлого века .

Еще почти десять лет понадобилось для того, чтобы этот институт получил достойное нормативное воплощение. «Декларация прав и свобод человека и гражданина», — принятая Верховным Советом РСФСР 22 ноября 1991 г., посвятила этому воплощению целых две своих статьи (9-ую и 13-ую), закрепив и регламентировав в них право лица на охрану персональной информации и право каждого на поиск, получение и распространение информации. Социально-правовую сущность этих прав можно представить в виде следующих лапидарных, но емких словесных формул — право таить и право знать.

В декабре 1993 г. эти нормы получили свое дальнейшее конституционно-правовое развитие и закрепление, прежде всего в статьях 23, 24, 29 и 42, принятой тогда Конституции России.

Вышеперечисленные нормы отнюдь не исчерпывают перечень действующих конституционно-правовых установлений, в той или иной степени участвующих регулировании отношений связанных с реализацией основных информационных прав и свобод на территории Российской Федерации, со-ставляющих в своей совокупности конституционно-правовую основу ин-формационно-правового статуса человека и гражданина в РФ.

По различным оценкам такого рода конституционно-правовых установлений набирается около 20-ти и, во всяком случае, не менее дюжины. Из этого числа упомянем здесь лишь два:

Обязательное опубликование законов. Расширяющийся и углубляющийся процесс открытости российского общества и государства не мог не затронуть сферу обнародования правовых установлений самого разного уровня. Согласно норме ст. 15 Конституции РФ, неопубликованные законы не применяются. Вообще, любые нормативные правовые акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не «имеют права» применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения. Доведение норм права до всеобщего сведения — является одним из системообразующих признаков демократического государства. Знание этих норм не может и не должно быть чьей-то привилегией.

В этой связи и с учетом темы данной книги, хотелось бы подчеркнуть один значимый факт.

Речь о том, что в сфере реализации этой конституционной нормы наша западная соседка Эстония довольно существенно нас обошла и именно в части использования Интернета для обеспечения боль-шей доступности каждому информации о действующих нормах права.

С 1 января 2001 г., в соответствии со ст. 29 Закона Эстонии «О публичной информации» все официальные документы этого государства, не содержащие государственной тайны, вначале размещаются в Интернете и лишь «после того» обнародуются иными способами, в том числе посредством телерадиовещания или в периодической печати или в официальных изданиях.

К слову сказать, повсеместная интернетизация информационной сферы общественной и государственной жизни — дает человечеству новую надежду победить наконец-то бюрократизм. Во всяком случае, с их развитием существенно уменьшается возможность для властей предержащих безответственно лгать. Ведь если у критической массы их избирателей имеется возможность постоянного выхода в Интернет, то с его помощью можно всегда и достаточно быстро проверить любое их утверждение и обещание.

Причем, это обстоятельство значимо не только по отношению к властям. Скажем, новым создателям финансовых пирамид (последователям печально знаменитых МММ, «хопров»,»гермесов», «чар», «властилин» и иже с ними) в условиях сплошной интернетизации страны будет сложнее убеждать потенциальных «буратин» нести им свои денежные сбережения. Кстати, именно Интернет с его поисковыми системами помог недавно тысячам выпусников московских школ не стать жертвами некого потребительского общества «Золотой Империал» .

Открытость судебного разбирательства, закрепленная в качестве основополагающего принципа судопроизводства в ч. 1 ст. 123 Конституции РФ. Слушание дела в закрытом заседании допускается только в случаях, прямо предусмотренных федеральным законом. Приговоры и решения судов во всех случаях провозглашаются публично.

Конституционный принцип судебной гласности состоит в том, что по общему правилу суд рассматривает дела именно в открытых заседаниях. Любые лица могут свободно войти в зал судебного заседания и находиться в нем во время слушания дела. Закрытость судебного заседания — исключение из общего правила, допускаемое только в случаях необходимости и в строгом соответствии с законом.

Интересный, в плане нашей темы, аспект имеет закрепление конституционного принципа судебной гласности в конституции Японии. Соответствующая статья, содержащая этот принцип (ст. 82) в целом ненамного отлична своим содержанием от ч. 1 ст. 123 Конституции РФ. Но есть очень важное дополнение, касающееся исключений из общего принципа открытости: «Если суд единогласно решает, что судебная гласность представляет опасность для публичного порядка или морали, разбирательство может идти при закрытых дверях». При этом (внимание!) «дела о политических преступлениях, о преступлениях, связанных с печатью (выделено мною — В.М.) или делах, в которых затрагиваются права граждан, гарантированные главой 3-ей Конституции (Права и обязанности народа) — всегда должны разбираться в открытых заседаниях».

Конкретное содержание конституционного принципа судебной гласности обычно раскрывается в так называемых «отраслевых» законах.

Так, ст. 11 Арбитражного процессуального кодекса РФ в редакции 2002 г. закрепляет положение, согласно которому не только стороны —участники процесса разрешения дела в арбитражном суде, но и все «лица, присутствующие в открытом судебном заседании, имеют право делать заметки по ходу судебного заседания, фиксировать его с помощью средств звукозаписи». Что же касается кино- и фотосъемки, видеозаписи, а также трансляции судебного заседания арбитражного суда по радио и телевидению, то она, по вполне понятным причинам, допускается только « с разрешения судьи — председательствующего в судебном заседании».

Что касается включения Интернета в реализацию российской судебной гласности? В принципе такое направление развития судебной гласности находится в поле зрения наших органов правосудия. Так, осенью 2000 г. в Архангельском областном суде прошел международный семинар, в ходе которого судьи изучали возможности, связанные с публикацией судебных решений и приговоров в Интернете. Семинар прошел с участием американских судей и судей Конституционного и Верховного судов РФ. Однако больших успехов на этом поприще интернетизации нашей третьей власти пока достичь не удалось.

Отрадно, что за вниманием к реализации права знать о ходе разрешения судебных дел не забывается и другое основное информационное право — право таить или право охранять и защищать в ходе такого разрешения информационный аспект достоинства личности.

Так, в соответствии с ч. 2 ст. 10 Гражданского процессуального кодекса, действующего с 1 февраля 2003 г., разбирательство по делам, содержащим сведения, составляющие тайну усыновления (удочерения) ребенка, а также по другим делам, если это предусмотрено федеральным законом, осуществляется в закрытых судебных заседаниях. Разбирательство в закрытых судебных заседаниях допускается и при удовлетворении ходатайства лица, участвующего в деле и ссылающегося на необходимость сохранения коммерческой или иной охраняемой законом тайны, неприкосновенность частной жизни граждан или иные обстоятельства, гласное обсуждение которых способно помешать правильному разбирательству дела либо повлечь за собой разглашение указанных тайн или нарушение прав и законных интересов гражданина. Причем, лица, участвующие в деле, иные лица, присутствующие при совершении процессуального действия, в ходе которого могут быть выявлены сведения, указанные в ч. 2 ст. 10 ГПК, предупреждаются судом об ответственности за их разглашение.

В соответствии с нормой ст. 2 Конституции России, права и свободы человека это — высшая ценность, а их признание, соблюдение и защита — обязанность государства. Конституционно закрепленный приоритет прав и свобод человека в деятельности всех органов государства должен оказывать формирующее воздействие на развитие отечественного законодательства во-обще и информационного законодательства в частности.

Немного истории

Конечно же, правоустанавливающие идеи, составляющие суть перечисленных политико-правовых и судебно-правовых норм родились отнюдь не сегодня. Мировому сообществу они были известны достаточно задолго до этих дат.

Скажем, идея, составляющая основу современной политико-правовой доктрины «Право народа знать», свое исторически первое законодательное воплощение получила еще в конце XVIII века в Швеции в виде конституционно-правового принципа открытости документов, отражающих процесс отправления государственной власти в этой скандинавской стране. Видимо, в начатом этими действиями шведского короля Густава III процессе расширения политической открытости свою роль сыграла некая общая атмосфера тогдашней общеевропейской демократической «оттепели». В те годы умами многих монархов ведущих европейских держав (Екатерина II — в России, король Фридрих II — в Пруссии, император Иосиф II — в Австрии, король Густав III — в Швеции) овладевают идеи Просвещения. Российская государыня Екатерина II оживленно переписывается с парижскими вольнодумцами Вольтером и Дидро, которые с ее слов, провозглашают Россию того вре- мени «самой прогрессивной страной в мире и отечеством либеральных принципов».

Принцип публичности (offentlighetsprincip), общедоступности официальных документов органов власти и, тем самым, открытый, транспарентный, прозрачный для граждан характер отправления государственной власти — получил в Швеции того времени не просто законодательное, а высшее — конституционное закрепление. В 1776 году шведский парламент — Риксдаг — принял, а король подписал конституционный Акт «О свободе печати», среди прочих закрепивший и развивший этот принцип.

Отметим, что шведская политическая культура того времени представляла собой причудливую смесь парламентаризма, партийной модели аккумуляции и представительства интересов, свободы слова и информации. В шведской истории оно получило выразительное наименование «эпоха свобод».

Информационные искорки этих свобод, возможно, через переписку Густава III с Екатериной II (также как Вольтер и Дидро, он был активным участником переписки с российской императрицей), долетели и до России. Так, своим именным указом от 15 января 1783 года Екатерина II повелела «типографии для печатания не различать от прочих фабрик и рукоделий», что, в свою очередь, позволило «.каждому по собственной воле заводить оные типографии, не требуя ни от кого дозволения».

Родина идей Просвещения — Франция также внесла свой нормативно-правовой вклад в тогдашнюю европейскую модель позитивного закрепления правомочий, составляющих общее право народа знать. Французская Декларация прав человека и гражданина 1789 года содержит не только широко известную норму ст. 11 о праве каждого гражданина свободно «высказываться, писать и печатать», но также и почти неизвестные у нас нормы статей 14 и 15 о праве граждан следить за расходованием собираемых налогов и требовать «отчета у каждого должностного лица по вверенной ему части управления».

Международно-правовые стандарты в сфере нормативного закрепления информационных прав и свобод

Основу международно-правовой регламентации права на информацию

составляют положения ст. 19 Международного пакта о гражданских и политических правах, принятого Генеральной Ассамблеей ООН 16 декабря 1966 г. Как известно, эти положения устанавливают право каждого человека свободно «искать, получать и распространять всякого рода информацию и идеи независимо от государственных границ». СССР подписал этот международно-правовой акт в Международный год прав человека, в марте 1968 г. Ратификация этого документа состоялась 5 лет спустя (1973 г.), а юридическую силу этот Международный пакт обрел 23 марта 1976 г. Россия как правопреемник всех международно-правовых обязательств СССР является государством — участником этого Международного пакта.

В Европе, параллельно с Международным пактом, принятым ООН, действует и пользуется значительно большим юридическим и политическим весом Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод, принятая Европейским Сообществом 4 ноября 1950 г.

Ст. 10 этой Конвенции закрепляет право каждого человека «получать и распространять информацию и идеи без вмешательства государственных органов и независимо от государственных границ».

Обратим внимание на укороченность (по сравнению с формулировками Международного пакта ООН) формулы Европейской конвенции. В ней от-сутствует право поиска информации при наличии права получения и рас-пространения. По букве закона это может определенным образом ограничивать активизм граждан объединенной Европы в их стремлении удовлетворить свои информационные потребности.

«Получение» — это пассивная форма такого рода удовлетворения, право «искать» — гораздо более активная и эффективная. Кстати, напомню, соответствующая формулировка российской конституционной нормы (ст. 29 ч. 4) пятичленна. Кроме уже упоминавшихся прав поиска, получения и распространения информации на территории Российской Федерации каждый имеет право свободно «передавать» и «производить» информацию любым законным способом.

Кроме ст. 10 Европейской конвенции о правах человека и основных свободах европейское право содержит еще ряд документов, с разной степенью юридической обязательности и с разными предметами регулирования, регламентирующие отношения по доступу широкой общественности к информации. В этом ряду прежде всего упомянем новую редакцию Рекомендации Комитета Министров Совета Европы R (81) 19 странам — членам СЕ «О доступе к официальной информации, находящейся в распоряжении государственных органов».

Она была принята 21.02.02 как результат многолетней работы международной группы экспертов по доступу к официальной информации (DH-S- AC) при Организационном комитете по правам человека Совета Европы (Россию в этой группе давно и успешно представляет — декан факультета журналистики МГУ, профессор Я. Н. Засурский) и теперь ее новое наимено-вание — Рекомендация № R (2002) 2 «О доступе к официальным докумен-там».

Еще одной, весьма значимой и актуальной для становления и развития в России конституционного института свободы массовой информации является Рекомендация Комитета Министров Совета Европы R(94) 13 от 22 но-ября 1994 г. «О мерах по обеспечению транспарентности (прозрачности) средств массовой информации». Норма ее первого пункта — «Общественный доступ к информации о СМИ» — определяет, что «общественность должна иметь возможность доступа на справедливой и непредвзятой основе к некоторым ос- новным сведениям о СМИ». Принимая во внимание, что цель транспарентности СМИ заключается в том, чтобы каждый мог знать, кто реально владеет тем или иным СМИ, дабы иметь возможность формировать мнение по отношению к распространяемой этими СМИ информации, в Рекомендации вполне обоснованно прописывается особый правовой режим «прозрачности» именно электронных СМИ.

Заключая обзор роли международно-правовых стандартов в сфере регулирования информационных прав и свобод, можно вполне обоснованно резюмировать, что правовое регулирование такого рода информационных отношений — важная и активно развивающаяся часть предмета регулирования международного публичного права или международного гуманитарного права.

Поскольку в обозримой перспективе роль и значение этой системы договорных и обычных норм будет только возрастать, правомерно выдвинуть предположение о том, что практически везде внутригосударственные отношения в области основных информационных прав и свобод (в том числе, разумеется, и по отношению к их реализации в Интернете) во все большей степени будут развиваться под непосредственным и ощутимым «внешним» влиянием, в качестве некого опосредованного объекта международно-правового регулирования.

Существует даже точка зрения, согласно которой неуклонное сближение международно-правового и конституционно-правового института прав и свобод человека и гражданина в будущем может вообще сделать последний излишним.

Не вдаваясь сейчас в развернутую оценку столь радикального взгляда на общую перспективу взаимодействия международного и внутригосударственного права, все же выскажу одно принципиальное соображение, имеющее к этой перспективе прямое отношение.

Мне кажется, что во всяком случае мы можем вполне обоснованно вести речь об эволюционном формировании некого единого всемирного информа-ционно-правового статуса человека и гражданина как одной из сущностных черт зримо становящейся на наших глазах мировой цивилизации, основанной на знаниях и информации .

Правомерные условия ограничения информационных прав и свобод.

Евросудебная триада критериев их правомерности

Информационные права и свободы никогда и нигде не носили абсолютного характера. Российское информационно-правовое пространство в этом смысле не исключение. Уже норма ч. 2 ст. 13 «Декларации.» 1991 г. содержа- ла определенную формулу ограничений информационных прав, предусматривающую, в частности, возможность установления ограничений права на доступ к информации только «законом» и только в целях охраны личной, семейной, профессиональной, коммерческой и государственной тайны, а также нравственности».

Конституция РФ также содержит определенные ограничения реализации информационных прав и свобод.

Так, норма ст. 29 содержит жесткое требование: «Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства».

В силу положений статей 23 и 24 Конституции свобода операций с информацией ограничена конституционными правами на неприкосновенность частной жизни и тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений. Нормы ст. 49 Конституции РФ, закрепляющей принцип презумпции невиновности и ст. 44, гарантирующей защиту интеллектуальной собственности, также налагают определенные ограничения на работу с информацией, поскольку категории «интеллектуальная собственность» и «презумпция невиновности» в своем содержании имеют существенные информационные составляющие.

Кроме того, ограничение некоторых информационных прав и свобод человека и гражданина предусмотрено ст. 55 Конституции РФ, но «только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства».

Закрепленные в Конституции России ограничения по своему содержанию близки к соответствующим ограничениям, закрепленным международными актами. В частности, в вышеупомянутой Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Согласно ч. 2 ст. 10 этой Конвенции, свобода информации и выражения мнений должна иметь некоторые ограничения, сопряженные «с формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые установлены законом и которые необходимы в демократическом обществе в интересах государственной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

Более конкретное представление о судебно-правовых критериях допустимости ограничений информационных прав и свобод можно получить, об- ратившись к достаточно многочисленным решениям Европейского суда по правам человека, связанным с применением ст. 10 Европейской конвенции .

Непосредственное обращение к решениям Европейского Суда предварим юридически значимой для россиян информацией о том, что, согласно ст. 1 ФЗ от 30.03.98 №54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» (вступил в действие 5 мая 1998 года), Российская Федерация признала юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации.

Реализуя свою компетенцию, Европейский суд за годы своей деятельности наработал определенные правовые алгоритмы оценки правомерности действий государства по ограничению информационных прав и свобод. В частности, Европейский Суд последовательно анализирует фактические обстоятельства и юридическую аргументацию участников того или иного информационного спора с точки зрения следующей триады критериев:

были ли действия властей основаны на законе,

соответствуют ли они целям ограничений, предусмотренных п. 2 ст. 10,

были ли подобные действия в данных конкретных обстоятельствах необходимы в демократическом обществе.

В поисках конкретных примеров применения этих критериев в решениях Европейского Суда представляется целесообразным обратиться к судебной практике в сфере телерадиовещания — самого массового и влиятельного на сегодняшний день канала распространения информации и самого близкого по своей электронной природе к интересующему нас сейчас Интернету.

Первым в этом ряду является вынесенное 28 марта 1990 г. решение по делу «Гроппера Радио АГ» и другие против Швейцарии». В нем Европейский Суд пришел к выводу, что запрет ретранслировать программы из Италии, наложенный швейцарскими властями на кабельные компании Швейцарии, не нарушал гарантированное в статье 10 право этих компаний распространять информацию и идеи независимо от государственных границ.

В данном деле Суд, в частности, решил, что запрет не вышел за пределы оставленной национальным властям сферы для вмешательства в осуществ- ление свободы самовыражения по своему усмотрению в той мере, в какой это является не формой цензуры содержания или направления программ, а лишь мерой, направленной против станции, которую швейцарские власти имели основания полагать такой же швейцарской станцией, но работающей по другую сторону границы для того, чтобы обойти действующую в Швейцарии систему регулирования телекоммуникаций. Суд отказал заявителю, усмотрев в его действиях стремление обойти технические требования и ограничения национального законодателя. Вместе с тем в этом решении содержится очень значимая правовая позиция, в соответствии с которой «государствам разрешено контролировать вещание в плане организации и, в особенности, в техническом аспектах. Это, однако, не значит, что лицензионные меры не должны подчиняться требованиям п. 2 ст. 10, ибо в противном случае это привело бы к результатам противоположным цели и назначению ст. 10, взятой в целом».

И далее: «право национальных властей регулировать систему лицензирования не может применяться по иным, не связанным с техническими вопросами, причинам, а также оно не должно препятствовать свободе выражения, за исключением требований, закрепленных в п. 2 ст. 10».

В мае того же 1990 г. состоялось решение по делу «Аутроник АГ» против Швейцарии», где нарушение ст. 10 Конвенции было обнаружено. Фабулу дела составил отказ швейцарских властей дать одной из частных компаний разрешение на установку спутниковой антенны для приема некодированных телевизионных программ со спутника связи, принадлежащего СССР. Правовая основа отказа — отсутствие согласия государства, ведущего вещание.

Отметив, что данный отказ преследовал законную цель и исходил из не-обходимости предотвратить нарушение порядка в области связи и разглашения конфиденциальной информации, Суд постановил, тем не менее, что действия швейцарских властей вышли за «пределы области усмотрения, позволявшей им вмешиваться в осуществление свободы самовыражения».

Суд отметил, что сам характер рассматриваемых передач не дает оснований считать их не предназначенными для использования широкой публикой, что риска получения секретной информации благодаря использованию спутниковой антенны не существует. Подчеркнем, что в данном случае Суд отталкивался от технических и юридических новаций в деле спутникового вещания, в частности, от норм Европейской конвенции о трансграничном телевидении».

Не будем забывать, что относительно вещания в параграфе 1 статьи 10 Евроконвенции говорится, что «настоящая статья не препятствует государствам применять в отношении радио-, теле- и кинокомпаний разрешительный режим».

Решение, вынесенное 24 ноября 1993 г., по делу «Информационсферайн Лентиа» и другие против Австрии». Оно весьма прецедентно, поскольку именно при его подготовке Европейский Суд впервые рассмотрел вопрос о правомерности монополии государства на вещание.

Заявители по данному делу жаловались, что они не могли создать радиостанцию и телестанцию, т. к. согласно законодательству Австрии это право зарезервировано исключительно за Австрийской радиовещательной корпо-рацией. Они утверждали, что это образует монополию, несовместимую с по-ложениями ст. 10 Конвенции. С их точки зрения, действующие в Австрии правила, а в особенности монополия Австрийской радиовещательной кор-порации, отражают главным образом желание властей обеспечить политический контроль за аудиовизуальной сферой в ущерб плюрализму и свободе творчества. Устраняя всякую конкуренцию, эти правила дополнительно служат обеспечению экономической жизнеспособности Австрийской радиове-щательной корпорации за счет серьезного ущемления свободы предприни-мательской деятельности.

Обосновывая свой вердикт, Суд сослался на правовую позицию из предыдущего решения по близкому делу («Гроппера Радио АГ» и другие...»). Там он уже отмечал, что цель нормы третьего предложения параграфа 1 статьи 10 Евроконвенции состоит в том, чтобы четко сказать, что государствам при помощи системы лицензирования разрешается регулировать организацию вещания на своей территории, в особенности в его техническом аспекте. При этом предоставление или отказ в выдаче лицензий могут быть поставлены также в зависимость от других соображений, включая такие вопросы, как характер и цели предполагаемого вещателя, его потенциальная аудитория на национальном, региональном либо местном уровне, а равно выполнение обязательств, вытекающих из международных договоров.

Это может привести к такому вмешательству, цели которого правомерны в соответствии с третьим предложением п. 1, но не совпадают с какой-либо из целей, изложенных в п. 2. Совместимость такого вмешательства с Конвенцией должна, тем не менее, оцениваться именно в свете других требова-ний п. 2.

Европейский Суд неоднократно подчеркивал основополагающую роль свободы слова в демократическом обществе, в частности, когда при помощи прессы она служит распространению информации и идей, представляющих всеобщий интерес и которые общественность вправе получать (см., например, решение по делу «Обсервер» и «Гардиан» от 26 ноября 1991 г.). Эта роль не может быть успешно осуществлена без плюрализма, высшим гарантом которого выступает государство. Это вдвойне справедливо в отношении аудиовизуальных средств информации, чьи программы имеют широкую аудиторию.

По мнению Суда, среди всех средств, призванных обеспечить уважение ценностей, о которых идет речь, наибольшие ограничения на свободу слова налагает государственная монополия, а именно полная невозможность осу- ществлять вещание иначе как через посредство национальной станции, и лишь в некоторых случаях и в весьма ограниченных пределах — при помощи местных кабельных станций. Далеко идущий характер подобных ограничений означает, что они могут быть оправданны только в случае особой необходимости.

В данном случае такого рода необходимости Суд не обнаружил. Соответствующие доводы австрийского правительства в пользу ее наличия он посчитал неубедительными. В частности и доводы по поводу ограниченности имеющихся в распоряжении правительства частот и каналов. В современных условиях, подчеркнул Суд, «право государства вводить лицензирование аудиовизуальных средств информации приобретает новый смысл и назначение, а именно, в качестве обеспечения гарантии свободы и плюрализма информации, отвечающей общественным интересам».

В итоге Суд постановил: вмешательство со стороны государства, являющееся предметом спора, несоразмерно преследуемой цели и соответственно не является необходимым в демократическом обществе. Исходя из этого, нарушение ст. 10 в данном случае Суд признал.

Роль конституционной юстиции

В отличие от многих иных слов, слово законодателя и судьи, должно быть гораздо более «предсказуемым» по своим правоприменительным последствиям. Какие же механизмы нашей правовой системы «работают» над тем, чтобы «слово и дело» европейской судебной практики было внимательно осмыслено, правильно понято и бережно перенесено на почву родимых «правовых осин»?

В рамках постсоветского правового пространства особая роль в этом контексте принадлежит самой молодому ответвлению нашей судебной власти — конституционной юстиции, ее судопроизводству. Дело в том, что по факту в своей определяющей части именно посредством соответствующих правовых позиций, сформулированных в решениях конституционных судов стран СНГ, сложившиеся в мировом информационном праве интегрированные правовые представления о содержании и направлениях развития информационных прав и свобод «обретают свою плоть и кровь» в правовых системах наших стран.

Так, Постановление КС РФ от 4 марта 1997 г. № 4 по делу о проверке конституционности ст.3 ФЗ «О рекламе», подчеркнуло, что право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию относится к основным правам и свободам человека и гражданина.

Аналогичную и даже более развернутую правовую позицию содержит постановление Конституционного суда Республики Молдовы от 16 июня 1998 г. № 19. В нем, в частности, отмечено, что право на информацию является основным правом человека, поскольку развитие личности в обществе, осуществление свобод, предусмотренных Конституцией, включая свободу мысли, мнения, творчества, свободу публичного выражения посредством слова, изображения или иными возможными способами, предполагает и воз-можность восприятия информации об общественной, политической, эконо-мической, научной, культурной жизни и др.

Еще один важный момент. Поскольку реальность нашего мира, в том числе ее информационная составляющая, соткана из противоречий, принципиально важной становится методическая сторона их разрешения. Конституционное судопроизводство выработало на сей счет мудрое методи- ко-технологическое решение — руководствоваться принципом поддержания справедливого равновесия между интересами обеспечения права каждого на свободный поиск, получение, передачу, производство и распространение информации любым законным способом и реализацией других прав и охраняемых законом интересов.

В частности, поиск именно такого равновесия стал одним из основных предметов размышлений судей КС РФ в ходе их работы над постановлением Суда от 22 ноября 2000 г. № 14-П по делу о проверке конституционности ч. 3 ст. 5 Федерального закона «О государственной поддержке средств массовой информации и книгоиздания Российской Федерации».

Согласно правовой позиции КС РФ, сформулированной в мотивировочной части данного постановления, конституционный смысл государственной поддержки средств массовой информации в России, понимаемой как совокупности устанавливаемых государством организационных, организационно — технических, правовых, экономических и иных мер, заключается в обеспечении конституционного права граждан на получение полной и объективной информации, свободы слова, а также независимости средств массовой информации

ФЗ «О государственной поддержке средств массовой информации и книгоиздания Российской Федерации», по мнению Конституционного суда РФ, содержит материальные гарантии указанных конституционных прав и свобод, его нормы призваны способствовать созданию и деятельности свободных и независимых средств массовой информации в период становления в России гражданского общества и демократического правового государства.

Вместе с тем, по результатам проведенного конституционно-правового анализа норм этого федерального закона, КС РФ признал, что ч. 3 ст. 5 Федерального закона «О государственной поддержке средств массовой информации и книгоиздания Российской Федерации» не соответствует Конституции Российской Федерации, ее статьям 8, 35 (части 2 и 3), 55 (часть 3), 130 (часть 1), 132 (часть 1) и 133, в той мере, в какой она — по смыслу, придаваемому ей правоприменительной практикой, — допускает передачу перечисленным в ней организациям и предприятиям, в том числе телерадиовещательным компаниям, в хозяйственное ведение находящихся в собственности субъектов Российской Федерации или являющихся муниципальной собст- венностью помещений, которыми эти организации и предприятия владеют либо пользуются в процессе своей производственно — хозяйственной деятельности, без согласия собственников, если такая передача осуществляется без надлежащего возмещения (выделено мною — В.М.).

Сущность конституционно-правового вердикта КС РФ по данному делу проста: оспариваемая законодательная норма нарушает баланс двух конституционных ценностей — права на информацию и права собственности — в ущерб последней, что не соответствует Конституции и подлежит исправлению.

Резюмируя данной аспект нашей темы, хотелось бы подчеркнуть следующую мысль: задача формирования в наших странах молодой демократии надлежащей правовой базы информационного общества XXI века будет ус-пешно решена лишь только в том случае, если, законодательствуя в столь «тонкой» сфере общественных отношений как информационные отношения, наши парламентарии будут уметь слушать и слышать голос судебной практики разрешения споров по поводу информации.

<< | >>
Источник: В.Н. Монахов. СМИ и Интернет: проблемы правового регулирования. 2003

Еще по теме Основные информационные права и свободы как правовой институт:

  1. Основные информационные права и свободы как правовые категории
  2. 25. ИНСТИТУТ ОСНОВНЫХ ПРАВ И СВОБОД ЧЕЛОВЕКА И ГРАЖДАНИНА В РФ
  3. Международно-правовые стандарты в сфере регулирования информационных прав и свобод
  4. 1. ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРАВО КАК ОТРАСЛЬ ПРАВА
  5. 73. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ ИНФОРМАЦИОННЫХ ОТНОШЕНИЙ В ИНТЕРНЕТЕ
  6. Глава 4. Основы правового положения личности. Конституционные права и свободы граждан
  7. 24. КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВОЙ Ц&Щ СТАТУС ЧЕЛОВЕКА И ГРАЖДАНИНА В РФ, КЛАССИФИКАЦИЯ ОСНОВНЫХ ПРАВ И СВОБОД
  8. 38. Понятие социального института. Государство как важнейшийсоциальный институт. Его происхождение и сущность.
  9. Свобода усмотрения как следствие правовой неопределенности
  10. Раздел XIII. Основные институты таможенного дела и таможенного права государств — членов Содружества Независимых Государств
  11. 52. ПРАВОВОЙ РЕЖИМ ИНФОРМАЦИОННЫХ СИСТЕМ, ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ И СРЕДСТВ ИХ ОБЕСПЕЧЕНИЯ
  12. § 2. Институт прав и свобод граждан: общая характеристика
  13. 17. ИНФОРМАЦИОННЫЕ ПРАВООТНОШЕНИЯ, ВОЗНИКАЮЩИЕ ПРИ ОСУЩЕСТВЛЕНИИ ПОИСКА, ПОЛУЧЕНИЯ И ПОТРЕБЛЕНИЯ ИНФОРМАЦИИ, ИНФОРМАЦИОННЫХ РЕСУРСОВ, ИНФОРМАЦИОННЫХ ПРОДУКТОВ, ИНФОРМАЦИОННЫХ УСЛУГ
  14. 2.2. Нормативно-правовой акт как источник российского предпринимательского права
  15. 12. СООТНОШЕНИЕ ИНФОРМАЦИОННОГО ПРАВА СО СМЕЖНЫМИ ОТРАСЛЯМИ ПРАВА
  16. 18.2. Основные европейские институты
  17. Каковы перспективы законодательного регулирования информационных прав и свобод в России?
  18. 11. СИСТЕМА ИНФОРМАЦИОННОГО ПРАВА